– Стреляй в любого. Ты встал на джихад, иди по этому пути до конца. Не бойся. Ведь шахада – ждет каждого из нас.
– Аллах… с нами – прошептал раненый.
– Да, брат… Аллах с нами…
Снайпер – взял второй автомат себе. Пригибаясь, побежал по узенькой улочке. Когда менты – начали палить в него – упал за машины, нашел позицию между двумя из них. Выстрел, еще один – и на бурый бетон стены как банкой краски брызнули.
Красной…
* * *
Полковник, сопровождаемый троими – точнее «сопровождаемый» слишком сильно сказано – они просто пытались от него не отстать – выскочил из проулка на звук выстрелов, и тут же почувствовал нехорошее дуновение ветра, вызванное полетом быстро, очень быстро движущегося предмета через атмосферу. В следующую долю секунда раздался влажный шлепок, такой, с каким основательно смоченная в ведре тряпка плюхается на пол.
– Ложись!
Полковник упал правильно – просто упал и все, про такое говорят – упал как подкошенный. Упал, как будто потерял сознание, не жалея локтей, коленей, одежды. Но нормальные люди так не падают – с детства, с первых разбитых коленок, со взбучек матери за изгвазданную и порванную одежду в человеке воспитывается страх перед падением. И потому один из тех, кто бежал за ним просто упал, а второй – упал с тем же влажным шлепком и пулей в голове.
Ах ты, пи…к сраный!
– Лежи, головы не поднимай…
– С…а, с…а, с…а.
Полковник дал последнему, кто оставался в живых пощечину.
– Слушай, на! Делай точно – будешь жить! Нет – сдохнешь. Понял?!
Смотрит как дите на отца. Шок…
Луськ оплеухи.
– Понял, нет?! Так точно, боец!
– Так… точно.
– Ладушки. Сидишь здесь, головы не поднимаешь, на! Головы не поднимаешь, понял?!
– Да!
Впереди – застрочил автомат.
– Все!
Пластаясь на пузе как последний первогодок – полковник пополз вперед, по асфальту. Снайпер если его и видел, то вряд ли мог бы стрелять, не тот угол. Он был где-то впереди, там улица делала резкий поворот, и он наверняка засел в одном из домов. Интересно, почему он не уходит? Бросить винтовку, переодеться – у боевиков в рюкзаках практически всегда можно найти второй, гражданский комплект одежды. И все – в многомиллионном городе можно раствориться, сделав лишь несколько шагов. Потом – конечно, установят и найдут… но все это будет потом, может быть – через годы…
Так почему же он не уходит?
Впереди – он увидел, как лопнуло стекло витрины и на улицу, в стеклянных каплях брызг – выпал мертвый уже человек.
Хорош, гад…
– Тащ полковник…
Он перевернулся на бок, готовый стрелять. Ствол его оружия – почти уперся в сидящего между двумя припаркованными машинами Крючка. Он был белый как мел – но себя еще контролировал…
– Сильно? – полковник все понял с первого взгляда.
– Кой хрен… сильно. Дальше… нельзя… навылет гад… лупит.
– Давай, сюда. У меня есть…
– Я сам… еще один… гад. Белый фургон… я сделал одного… тварь.
Весело.
Словно отвечая – на противоположной стороне улицы сухо– сухо короткой очередью кашлянул Калашников.
Полковник осмотрелся… взгляд упал на старую – престарую Волгу, припаркованную в череде иномарок.
– Продержишься?
Крючок кивнул.
– Держись, десант…
Он отполз немного назад. Лезвием ножа вскрыл Волгу, взвыла сигналка… плевать. Не поднимаясь залез в салон, начал искать нужные провода.
Крах!
Под ударом пули – осыпалось боковое стекло, пуля прошла совсем близко.
Крах!
Еще одна. Не можешь, гад! Не можешь…
Закашлялся движок…
* * *
Он понимал, что он уже не уйдет – но ему было плевать на это. На самом деле плевать. У него не было ни жены ни детей и не было никакого шанса их заиметь, он не продолжил свой род. И в какой-то момент – он вдруг начал понимать, что с него – уже достаточно. Что он – скоро, очень скоро промахнется – просто потому, что он постарел, и физически, и морально. И тогда – кто-то просто убьет его. Убьет случайно – пулей, миной, ракетой. Убьет, не имея никакого на то права…
Это игра. И не просто игра – игра на высшем уровне. Квинтэссенция охоты – охота человека на другого человека. На точно такое же хитрое и подлое, вооруженное точно таким же оружием человеческое существо. И тот, кто имел право его пристрелить – должен быть не менее опытен и хитер, чем он сам.
В две тысячи пятом – он действовал в Ираке. Осада Рамади, снайперская война. О нем – сам того не подозревая, упомянул Крис Кайл, один из самых опасных кяффиров из ныне живущих, убивший 265 братьев
[49]. Он упомянул про него в главе про осаду Рамади, сказав, что против американцев работал какой-то иракец, член олимпийской сборной Ирака по стрельбе. На самом деле – у иракцев почти не было снайперов, все снайперы были наемниками, в Ираке почти нет дичи на которую можно охотиться с винтовкой, а Саддам сильно не любил снайперов, даже если они (пока) были на его стороне. Крис Кайл упомянул о том, что этого иракца убрали и американские снайперы ходили на него смотреть – но это, конечно же было не так. Убрали одного из бойцов прикрытия – а он положил рядом с ним винтовку Аль-Кадиссия и решил, что на сегодня достаточно. Смешался с беженцами – американцы совсем не умели фильтровать, не смотрели ни плечо, ни палец
[50] – и ушел из города…
Если бы его убил кто-то из американцев – а город брала морская пехота, потому снайперов было очень много – он бы счел это справедливым. Но тогда его не убили… а сейчас ему было почти что под сорок и он не хотел в один прекрасный день, уже ослабевшим попасться и закончить свои дни в Гуантанамо или в Абу-Грейбе или в Черном Дельфине. Он знал, что так и будет, стоит ему только принять предложение стать амиром и возглавить джамаат. Лучше умереть как воину, с оружием в руках.