Приказчик превратился в «резника». Резник — это человек, резавший скот в соответствии с предписаниями иудейской религии. Менахем Бейлис был приказчиком на заводе. Но черносотенцу Маркову надо показать, что он зарезал православного мальчика как скот, и вот он уже называет его резником. Андрюше Ющинскому нанесли множество колотых ран чем-то вроде большого шила, но шило выглядит не так впечатляюще, как нож, и Марков тут же наделяет Бейлиса ножом, да еще кривым — как у пирата из детских книжек.
Очень быстро стало ясно, что речь идет вообще не о Бейлисе.
И вот уже депутаты Государственной думы говорят о необходимости принять меры для «обнаружения еврейской секты, замучившей Ющинского», и возмущаются полицией, которая проводит следствие «не к выяснению, а к сознательному затемнению дела, не к обнаружению истины, а к сокрытию ее, не к изобличению иудеев, совершивших, по убеждению местного населения, зверское убийство ради крови христианского младенца, а к отвлечению подозрения».
Рассматриваются не улики против конкретного Бейлиса, которых нет, а вопрос «вообще» — существуют ли ритуальные убийства у евреев. И обвинители не сомневаются, что такие убийства происходят, вот что пишет газета «Русское знамя»:
«…Религия эта, по русским законам, не может быть дозволена и участники ее подлежат обезвреживанию или путем ссылки в такие места, где они должны вымереть, или путем вечного заключения. …Признав жидовскую религию изуверской, правительство не остановится перед мерами ликвидации жидов тем или иным способом».
Черносотенные журналисты ликуют. «Наша юстиция не дрогнула. И не только поставила определенное обвинение Бейлису, но решилась поставить вопрос прямолинейно — об убийстве с ритуальной целью. Это величайшая заслуга судебного ведомства!» — пишет «Земщина».
Разделение на два лагеря проходило не по линии «националист — не националист», а, скорее, между честными людьми и негодяями. Знаменитый националист Василий Шульгин очень не любил евреев, но само обвинение и ход процесса вызывали у него возмущение. Газета Шульгина «Киевлянин», к удивлению многих, начинает заступаться, наверное, не столько даже за Бейлиса, сколько за здравый смысл:
«Процесс идет так, как того и следовало ожидать. Все отлично знали, что не в Бейлисе тут дело, что он в этом процессе есть досадная формальность, устарелое требование закона, некая условность, без которой нельзя обойтись. Так и продолжается. Идут целые дни, когда о Бейлисе не упоминают ни одним словом, и суд даже, по-видимому, забывает о его существовании».
Отношение к евреям оказывается важнее многого — честности, научного подхода, объективности. Известный психиатр и ученый Иван Алексеевич Сикорский выступал свидетелем на процессе и заявил, что это убийство — «расовое мщение или вендетта сынов Иакова к объектам другой расы… Факт избрания жертвой детей… а также обескровливание убиваемых… вытекает из других оснований, которые, быть может, имеют для убийц значение религиозного акта». Эти слова не имели никакого отношения к сфере деятельности Сикорского — он не был специалистом по религиозным обрядам, но зато твердо верил в существование ритуальных убийств. Короленко написал: «Профессор Сикорский вместо психиатрической экспертизы стал читать по тетради собрание изуверных рассказов, ничего общего с наукой не имеющих». Коллеги-психиатры пришли в ужас. Владимир Петрович Сербский, основатель судебной психиатрии в России, заявил: «В экспертизе профессора Сикорского наука с ее первым и необходимым условием — добросовестностью — и не ночевала». Журнал «Современная психиатрия» назвал экспертизу «позорной и не соответствующей самым элементарным научным требованиям». Журнал невропатологии и психиатрии заявил, что «маститый русский ученый скомпрометировал русскую науку и покрыл стыдом свою седую голову». А Общество психиатров даже вынесло отдельную резолюцию, назвав экспертизу «псевдонаучной, не соответствующей объективным данным вскрытия тела». Сикорского осуждали в журналах и газетах, на съездах психиатров в России и за рубежом. Тот взывал к полиции, и за критику экспертизы Сикорского в России даже закрыли несколько медицинских обществ.
Разумная же медицинская экспертиза говорила, что «уколы в область сердца дают, как и пулевые ранения, колоссальное кровоизлияние внутрь и незначительное наружу. Эти раны не есть средство для получения крови». Это были слова Ивана Петровича Павлова.
Но раз медики протестовали, надо было найти другие доказательства вины — причем опять же не Бейлиса, а всех евреев вообще. Обвинение решило опереться на еврейские религиозные сочинения. В деталях иудейской обрядности мало кто разбирался, кроме самих евреев, и читать тексты на древнееврейском языке мало кто умел. Не могли этого сделать и обвинители, но они нашли человека, который должен был им помочь. Специально из Туркестана был привезен католический священник, готовый «как эксперт» засвидетельствовать существование ритуальных убийств у евреев. Вот что об этом пишет писатель Семен Резник:
«Ксендз Пранайтис и оказался тем человеком, который осмелился под присягой, на глазах всего мира, пристально следившего за процессом, возвести кровавый навет на целый народ. Пранайтис приводил цитаты из Талмуда, из которых следовало, будто евреи — враги всего человечества; будто они ненавидят христиан и ежедневно проклинают их в своих молитвах; будто их религия позволяет и даже предписывает обманывать христиан, всеми правдами и неправдами захватывать их имущество, быть клятвопреступниками, лицемерами, и, наконец, будто при многих иудейских обрядах, а особенно при изготовлении пасхального хлеба-мацы, евреям предписывается добавлять христианскую кровь, которую они добывают, убивая младенцев». О самом Бейлисе здесь ни слова — суд идет над всем еврейским народом. Но и тут доказательства, построенные на никому не понятных и неизвестно откуда взятых текстах, начинают разваливаться: „Защитники попросили ксендза Пранайтиса указать, в каких именно трактатах Талмуда имеются приводимые им тексты. На это эксперт ответил, что не взял с собой своих записей, а по памяти ссылки делать не может. Тогда защитники предоставили ему Талмуд — с тем, чтобы он отыскал и перевел приводившиеся им цитаты. Пранайтис ответил новой уловкой: цитированные им места имеются-де не во всех изданиях Талмуда, а только в некоторых, очень редких, достать их почти невозможно (он назвал издания 300-летней давности). Однако защита, под смех зала, ответила, что у нее есть и эти издания, и Пранайтис оказался припертым к стене “».
Сын Веры Чеберяк умер во время процесса — скорее всего, от дизентерии, хотя тут же пошли слухи, что его отравили, чтобы он не смог дать показаний против Бейлиса. Короленко написал:
«Перед смертью сына г-жа Чеберяк наклонялась над ним, целовала его и умоляла: „Скажи, что твоя мама тут ни при чем“. Но мальчик отвернулся к стене и сказал только: — Ах, мама, оставь…
Я не знаю теперь в России женщины несчастнее г-жи Чеберяк. И она проявляет изумительное самообладание… Во всяком случае, это факт, из дела неустранимый: дети против нее… Дети за Бейлиса».