Порода. The breed - читать онлайн книгу. Автор: Анна Михальская cтр.№ 29

— Bad farming ^[76], - кивали друг другу Энн и Мэй, глядя на чужие земли из окна "мерседеса", — как ты думаешь, Анна?

— М-м-м… весьма, — отвечала я. А что еще я могла сказать? Если прежде видела такую пшеницу только на образцовой опытной делянке в сельскохозяйственной академии, куда нас водили с классом на экскурсию. И если прямо передо мной был аккуратный, как нива, затылок водителя. Ричард молчал и смотрел только на дорогу.

Машина пронеслась по полям и, повернув, оказалась среди деревьев. Дорога шла вдоль каменной стены, покрытой пятнами желтовато-седых лишайников. За стеной высилось здание из такого же серого камня.

— Это, Анна, дом моего старшего — Оливера, — сказала Энн. — Правда, сейчас он далеко. У меня все мальчики в авиации. Дом, конечно, великоват. Ну, что делать: у Олли трое. Некоторые неудобства естественны.

Мы снова выехали на поле и снизили скорость на единственной улице маленького поселка. Розы были всюду. Сказочные домики, низкие, как плотные мохнатые пони, прятали глаза под челками низко нависших толстых крыш.

— Это thatch roofs — тростниковые крыши, — рассеянно заметила Мэй. — Средневековая традиция. — Мэй думала о своем.

— Они страшно дорогие, сейчас во всей Англии осталось только одно озеро, где выращивают специальный тростник, — сообщила Энн оживленным тоном экскурсовода. — Мы проезжаем деревню Литтл Ферлоу. Смотри, Анна, отсюда виден дом моего среднего, Уильяма. А вон и твой, Ричард, — и Энн кивком панамки указала куда-то вдаль.

За пшеничными полями семейства Вестли, лишенными всяких признаков васильков и маков (good farming!), я увидела привычные уже очертания: крепостные стены и серые обиталища потомков Энн. Было совершенно ясно, что леди — не Кот в Сапогах. Тут все в порядке. Ни людоедов в этих замках нет, ни других проблем.

Господи, — подумала я, — что же это так тоскливо? Что у меня за характер такой?

А как хочется быть веселой… Как хочется жить…

Мне стало зябко. Дует из окна машины? Но холод подступал прямо к сердцу. Вот из ровной зеленой стены изгороди появился фазан и побежал вдоль дороги. Птица с ее ярким оперением выглядела ожившим музейным экспонатом. Выскочил коричневый плюшевый кролик и снова скрылся в корнях боярышника. Среди цветущих ветвей вертелись и свистели, как заводные игрушки, рыжегрудые малиновки. Чучело жаворонка трепетало над полем, будто кто-то невидимый в вышине подергивал его на леске вверх-вниз. Слышалась механическая скрипучая трель.

Ну, зачем мне в Москву? Что я там забыла? Вот насильно везут меня в серые каменные гости. Я туда не хочу. В гостях как в неволе. Вот уж точно. Так говорила моя няня старая. Только с ней было хорошо. Тетя Маша. Марья Андревна. Каждый день ходила в церковь у Арбатских ворот. Бога вы не боитесь — вот что. Страха Божьего в вас нет. Десять лет прошло, как ее похоронили. С тех пор и в Москве как в неволе. А ведь дома, кажется. В гостях хорошо, а дома лучше. Ан нет. И дома как в гостях. Никуда по своей воле ни на шаг. То денег нет, то времени, а чаще ни того ни другого. На самом деле, просто желания нет. Воли нет. Как в гостях.

А страх Божий есть. Остался. Нет, страх-то остался, а Бога нет. Может, все из-за этого? Ну, все равно. Жить бы у Мэй да радоваться — когда еще придется? Вот попаду на свою Плющиху — то-то взвою. Нет, надо жить сейчас. Вполне молода, здорова, слава Богу, фигура отличная, волосы красивые. Ну, разлюбил какой-то дурак. Положим, отнюдь не дурак. Потому и разлюбил. Да любил ли? И где он, существует ли вообще? Может, и нет его. И я стала вспоминать… Нет, неуловимый, изменчивый, весь — резкий порыв, миг — и не виден уже очерк высоких скул, вдаль улетел взгляд узковатых глаз… Вот и нет его рядом, вот уже далеко… И опять я одна. А я-то его люблю? Или только охочусь на редкого зверя, а может, просто гонюсь, как глупая молодая борзая, за листком, уносимым холодным осенним ветром, — бессмысленно, бездумно, безнадежно?

Да, наверное, так. Тем лучше — оставлю погоню, откажусь — и все впереди. Все при мне, кажется. Умна. Да нет, не умна. Впрочем, неважно. Главное — не весела. Нет, не весела. Отчего? Отчего, черт возьми? Может, вовсе и не характер виноват. И не страх без Бога, без церковного человека рядом, без тысячелетнего порядка. А виновато то, что подобно аглицкому сплину. (Странно, что этого сплина я тут ни у кого не замечала). Да, все проще простого. Это она: русская хандра. Недуг, которого причину… На ее изучение Илья, мой ловкий коллега, недавно получил в Штатах грант. Уехал, преподает там и пишет монографию. Называется "Русская тоска. Этнопсихологический этюд". А сам смеется. И ребенка уже родил — американского подданного. Ах так!

Я разозлилась, повеселела и снова захотела есть. Нет, надо радоваться. Надо наконец начинать жить. Прямо сейчас. Пора.

Я оторвала взгляд от затылка Ричарда и высунулась из машины в поисках темы для веселой реплики. Навстречу по обочине трусила странная пара. Собаки были породистые. Чуть впереди — маленький черный бордер-терьер с рыжей мордой, чуть позади — тигровый тяжеловатый стэффордшир. Обе — суки. Батюшки, — сообразила я, вспомнив рассказ Мэй перед приездом Энн, — это ведь те самые: казненная убийца и растерзанная жертва! Может, привидения? Я на секунду зажмурилась. Пассажиры не обращали на собак никакого внимания. Кажется, никто, кроме меня, их просто не видит. Я оглянулась вслед: остановились что-то обнюхать. В подшивках английских журналов были истории о призраках собак. Да еще Мэй с ее рассказами… Нет, это уж слишком! И спросить нельзя — запретили говорить именно о собаках Энн. Но тут я заметила, что и Мэй украдкой обернулась. Ага! — возликовала я. Значит, все-таки собаки. Мэй не произнесла ни слова, только взглянула на меня и сделала большие глаза. Энн предложила свою красную с золотом пачку "Данхилл" и закурила сама. Так, молча, мы и подъехали к дому.

Дом Энн под названием Ферлоу Холл был меньше, выше, а потому даже внушительней, чем Стрэдхолл Мэнор. Родовое гнездо Мэй отдаленно напоминало светло-беспечные приземистые русские усадьбы, с широким гостеприимством распахнувшие объятия своих белых колоннад-крыльев. Здесь же я увидела иное. Серый гравий подъездной аллеи, серые гранитные вазы у основания серой каменной лестницы — всего несколько ступеней к массивной темной двери.

Настоящие дома всегда выходят из родной земли: они выдавливаются из нее и высятся, как камни, или растут из нее, как деревья, а то парят над ней, как птицы, или плывут вдаль, как корабли.

Дом Энн был просто серый утес — порождение grey granit, основной породы Шотландии. Дом Мэй — белый выход мягкого известняка, подстилающего зеленые холмы Англии. Наши же, российские, дома, избы, терема или усадьбы, — живые. Некоторые, мрачные и избранные, в том числе крепость Кремль, — на самом деле елки. Многие, как русские усадьбы прошлого столетия, — светлые раскидистые березы. Наши северные избы — ладьи или гуси- лебеди, плывущие в небесах. А сколько у нас теплых избушек-воробышков! И не счесть незаметных и темных домушек — грибов и лягушек.