«Дело Пьеро» — подсказала она, потратив один из последних своих выдохов. А перед тем — засветилась в архиве. Не в этом ли причина, что её убрали?
— Вторая папка называется «Дома на проверку», — говорил Ортис. — Я укрупню. Хорошо видно?
Видно было хорошо: дачные дома и домики во всевозможных ракурсах, в разное время года и, очевидно, в совершенно разных местах. Но рассматривать всё это сейчас не имело смысла, тем более изучать отснятые текстовые материалы. С этим работать надо было — долго, плотно, в спокойной обстановке. Не в чужом кабинете, куда мы забрели фактически ради прикрытия.
Зачем прикрытие?
Не уверен я, что слежка снята. «Семёрка» умеет работать, особенно «конторская». Что бы майор Брежнев мне ни вкручивал, допускаю, этот вопрос решится только по результатам разговора с Мишиным «начальником» (или что там за хрен передо мной объявится). Но это — так, мысли вбок…
— Витя, ты гений. Боюсь тебе говорить, что все эти сокровища, — показал я на экран, — нужно распечатать. Позарез, иначе никакого толку. И быстро, в идеале прямо сейчас. Напоминаю, перед тобой поросший мохом пень, умеющий работать только с бумагой.
— Понимаю, — согласился он. — Всю флэшку распечатать?
— Желательно.
— Объём большой. Так. Что характерно — в цвете… и хде взять принтер?..
Взор его затуманился. В тумане этом запрыгали цифирки. Человек напряжённо думал, загрузив компьютер в голове.
В дверь постучали — и сразу вошли.
Автоматическим движением Ортис захлопнул ноутбук, выдернул кулон из разъёма и отдал мне, — руки его сделали это сами, без участия разума. Он даже смутился немного, потому что вошедшей была Юлия Беленькая.
— Рефлексы, — неловко объяснил он ей.
— Работа, — возразила она. — Иной преступник за файл на экране следователя полжизни отдаст. От своих, конечно, секретов нету, но это привычка, многолетняя привычка — ни одного файла постороннему глазу… — Она процитировала культовый фильм столь внезапно, блестяще подражая брутальному Высоцкому, что мы с Витей не выдержали, заржали в полный голос.
И. о. завотделом мягко улыбнулась:
— Я пришла спросить, может, вам чаю? Или кофе?
— Спасибо, не хотим обременять, — ответил я. — Другая просьба: возможно ли здесь кое-что распечатать?
— Конечно, пожалуйста.
— Нужен цветной принтер, — виновато уточнил Витя.
— Цветной? Увы, сломался. Второго нет. Может, в других моргах, поближе к Красной площади, есть вторые и третьи, но не в нашем.
И это был бы капитальный облом, если б не Ортис! Напарник у меня и вправду гений. Цветные лазерные принтера в центральном Бюро найдутся, обнадёжил он меня, и не в одном экземпляре, иначе бы вся работа у них встала. Нужен только человек, имеющий к технике полный и бесконтрольный доступ. И очень кстати Витя вспомнил, что системный администратор здесь — его знакомый по стройотряду (эх, где наша молодость), который не станет портить отношения с офицером из Управления «К» мелочными отказами… Где у вас серверная, начал было Витя пытать Юлию, но махнул рукой (какой с женщины спрос?) и ускакал на поиски в административный корпус — трясти своего знакомца. «Сто листов минимум… — бормотал он. — На “раз-два”… И ни одна сволочь не посмеет удивиться…»
Мы с Юлечкой (как я мысленно назвал её) вышли в коридор.
— Если вам надо осмотреть не только кабинет Радия Иосифовича, я могу побыть гидом, правда, недолго, — очень мило предложила она мне.
Видно было, насколько человек занят. К ней постоянно подходили и о чём-нибудь спрашивали («Юля, пришёл труп. Грузить некому!» «Хороший труп! Сам пришёл?»); в кармане её халата постоянно трясся телефон, поставленный на вибрацию, и она отвечала, разговаривая одновременно с трубкой, со встречными сотрудниками и со мной.
— Лучше расскажите о бывшем шефе, — встречно попросил я.
— О бывшем шефе… Де мортуис аут бене аут нихиль ниси верум. Латынь, простите. О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды… Вы ведь его друг?
— Десять классов за одной партой. И потом как-то так всю жизнь рядом. Друг, наверно. Не простой же знакомый.
— Тогда, знаете, лучше я помолчу…
— В настоящий момент я сыщик, а не чей-то друг, и мне нужна правда. Тем более о мёртвых.
— Заранее прошу прощения, но… Радий Иосифович — абсолютно равнодушный человек. Не знаю, каким он был дома, а на работе — только таким. Даже не скажешь, что злой. Все эти обычные злоупотребления, липовые экспертизы, шашни с ритуальной фирмой при морге, неформальные изъятия биоматериалов, всё это он прикрывал, как будто позёвывая от скуки, просто чтоб не выделяться из системы. Закрывал глаза на продажу «безродов», даже кручёных…
— Без уродов? — не понял я.
— «Безроды», невостребованные трупы. Учёт их поставлен так себе, думаю, специально. А «кручёный», когда тело завернули в чёрный целлофановый мешок и завязали верёвочками. Что с ними делают покупатели, я знать не желаю…
Видно было, что не желает, но варианты ответов имеет. Я помнил, как оно было раньше. Невостребованные трупы с московских судебок свозили в одно трупохранилище, где они лежали по полгода, потом, если личность так и не установлена — кремировали или захоранивали на Перепечинском кладбище на пять лет, а через пять лет эксгумировали и в итоге всё-таки кремировали. Наверное, с тех пор ничего не изменилось… Впрочем, это к делу никак не относилось.
— Вы к чему клоните? — спросил я. — Что Радик нарушал закон?
— Да кто здесь у нас не нарушает? — отмахнулась Юля. — Я о другом. Ему было наплевать как на соблюдение правил, так и на их нарушение. Более безразличного человека я в своей жизни не встречала.
— Этакий медициник? — подсказал я.
— Да нет же! Циник — аморальный урод, который попирает нормы поведения и осознаёт, что делает, то есть знает, что в глазах других людей выглядит негодяем. Его эта ситуация радует или хотя бы удовлетворяет, вашего медициника, понимаете? А Франковскому было плевать буквально на всё, и на отношение коллег, и на самих коллег, и на начальство. На закон, на простых отчаявшихся людей, потерявших близких. На свою работу. Ритуальщики обнаглели, в результате чего с объекта побежали санитары? Чихать он хотел! Единственное, что его выводило из равновесия и с чем он воевал, прямо как рыцарь света, это табачный дым. Запрещал нам курить задолго до того, как в стране началась эта абсурдная борьба с курением. Бывало, специально бегал на лестницы, ловил нарушителей. Стыдно сказать, иногда караулил в туалетах…
— Ну да, — согласился я, — был у него такой пунктик. Табачный дым не переносил, курильщиков ненавидел бешено. Это со школы-то, где курили все старшие классы. А вы говорите. Хоть на что-то ему было не наплевать.
— Не знаю… С табаком, по-моему, это изгиб сознания, флексура извилин. На самом деле нашему завотделу даже на трупы, с которыми работал, было плевать! Мне лично приходилось его исследования подчищать… исследования в кавычках…