Темный аншлаг - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Фаулер cтр.№ 32

Пыль на нижних ящиках выдавала еще более раннее время. Всемирно известная Сара Бернар в театральном сезоне 1892 года: «Саломея» Оскара Уайльда, постановка которой должна была состояться в театре, но оказалась под запретом в связи с постановлением лорда-гофмейстера о недопустимости показа на сцене библейских персонажей. Легендарный Нижинский сразу после разрыва с Дягилевым. Согласно записям, он ушел из «Паласа», обнаружив, что его имя возглавляет перечень исполнителей в банальном эстрадном концерте. Сисели Кортнейдж в посредственной музыкальной комедии в окружении поклонников в смокингах, напоминающих манекены «Селфриджа». Первый спектакль, когда театр стал носить звание «Королевский» в 1912 году. Анна Павлова, танцующая под музыку Дебюсси. Макс Миллер в своем нелепом цветастом костюме, дерзко обращающийся к публике: «Понимаете, что я имею в виду, миссис?..» Забытые имена, призрачный смех.

Толстая папка, озаглавленная «Орфей», лежала на соседнем столе. Мэй вытащил ее и начал отбирать планы компоновки и проекты декораций. Он наткнулся на эскиз второй картины – гору Олимп в венце из облаков, с огромной лазурной сферой, свисающей с небес, – и, аккуратно сложив его, положил в карман куртки.

От раздавшегося в коридоре душераздирающего вопля у него зазвенело в ушах. Это был крик человека, испытывающего дикую боль. Мэй вскочил и выбежал в коридор, но там никого не оказалось. Он снова услышал крик, на этот раз более приглушенный и жалобный, но отзвук был такой слабый, что определить, откуда доносится звук, не представлялось возможным. Все другие двери в коридоре были опечатаны. Казалось, некоторые из них не открывали многие годы. Его охватила паника, и он бросился назад к лифту и свету.

Едва Мэй задвинул решетчатые двери, как снова услышал чей-то сдавленный крик, словно кто-то тихо скулил в шахте лифта. Он нажал большим пальцем на нижнюю кнопку, и кабина стала опускаться на первый этаж здания, призывая вернуться к жизни и безопасности. В свои девятнадцать Мэй был крайне впечатлителен. Каждую ночь город погружался в кромешную тьму, вселявшую ужас в сердца людей. Спустя много лет ему снились сны, живо напоминающие проведенную в «Паласе» неделю, когда его повсюду преследовал призрак.

– Тебе послышалось, – предположил Брайант, шаря в карманах поношенного габардинового плаща в поисках спичек. – Не переживай, старина. Мы несколько возбудились. Это здание не видело дневного света с начала войны. – Он зажег свою трубку, пока Мэй разворачивал лист бумаги, который прихватил из архива. – Значит, это оригинальный эскиз глобуса и циркулей? – спросил Брайант мистера Мэка, когда Мэй расправил на скамейке чертеж.

– Выглядит точно как последняя модель, – растерянно отозвался Мэй. Он все еще думал о приглушенном крике, эхом разнесшемся по коридорам.

– Неужели? Вы уверены, мистер Мэк, что циркули занимают то же положение, как и на эскизе? Кстати, а зовут-то вас как?

– Мистер Гилгуд обычно зовет меня по фамилии, потому что никак не может запомнить имени, – объяснил плотник. – Мы привыкли беседовать о настольном теннисе. – Он выплюнул в носовой платок жевательный табак и принялся изучать чертеж. – Чтоб мне провалиться, вы правы! В натуральную величину игла выше примерно на фут.

– Кто приказал вам ее поднять?

Мистер Мэк рассматривал чертеж с явным ощущением неловкости.

– Это не могла быть моя оплошность. Должна быть контрольная схема. Это один из ранних набросков. Наверное, кто-нибудь сдвинул глобус.

– Не знаю, сколько еще улик понадобится, чтобы доказать, что это было спланировано заранее, – заметил Брайант партнеру.

– Плотники утверждают, что в театре все время происходят несчастные случаи, – возразил Мэй.

– Правильно, – согласился мистер Мэк. – Массы людей мельтешат на крошечном пространстве в окружении движущихся механизмов, которые весят не одну тонну. Ломают себе ноги, руки, лодыжки. Артур Льюкан однажды провалился сквозь сцену.

– Но ведь никто из них обычно не умирал, не так ли?

– Это правда, сэр, никто.

– Проблема с этими двумя смертями заключается в том, что между ними нет никакой связи, – прошептал Брайант.

Мэй обратился к своему блокноту. Он был убежден, что кому-то следует вести записи на случай, если Давенпорту придет в голову поинтересоваться методом их расследования.

– Ну, – промолвил он, – у них обоих был один агент, разве нет?

И вот он снова ищет что-то в картотеке. Сидя в архиве театра «Палас», Джон Мэй позволил передохнуть своим ноющим, старым костям.

Он сидел на брезентовом стуле, держа на коленях подернутую плесенью картонную коробку. Многие фотографии, чертежи и записи слиплись от времени. На них были следы сырости, чая, свечного воска. Хотелось бы знать, чего он с таким упорством доискивался. Достоверно известно было лишь одно: за несколько дней до гибели сюда заходил Брайант.

За годы, прошедшие после того памятного расследования, картотека театра «Палас» пополнилась новыми фотографиями: Джимми Кегни, отбивающий чечетку во время эстрадного представления, устроенного службой организации досуга в воинских частях; поющая Бетти Грейбл; Лоренс Оливье с редкозубой улыбкой в «Конферансье» Осборна; девчонки Джона Тиллера, высоко вскидывающие вверх ноги в театральный сезон 1958 года; тысяча забытых эстрадных номеров, различавшихся лишь смешными выходками и глупыми присказками; труппа «Les Misérables» [13] с годами менявшая состав исполнителей, но отнюдь не содержание. А вот и серая папка с архивными документами, собранными для полицейского отчета по делу о призраке театра «Палас»; датированная ноябрем 1940 года, она прождала своего часа почти шестьдесят лет.

Здесь хранились отпечатанные на машинке протоколы допросов исполнителей и членов постановочной группы «Орфея» в начале того ужасного сезона. Последние страницы досье отсутствовали. Остались лишь записи допросов. Было отчетливо видно, что ряд материалов кто-то изъял: надорванные скобки, сшивающие страницы в самом верху папки, служили тому подтверждением. Он еще раз проглядел список опрошенных свидетелей. Коринна Беттс, Майлз Стоун, Ева Нориак, Джеффри Уиттейкер… Он с трудом мог вспомнить их лица. Элспет Уинтер, в которую влюбился Артур; непонятно, что это было на самом деле – любовь или сострадание? Кто знает, да и разве это важно? Он представил себе огромный стенд в полицейском управлении, тянущийся на сотни миль в прошлое, с фотографиями лондонцев, бесследно сгинувших за те два тысячелетия, что здесь стоит город. Стольких уже нет на свете, и скольким еще предстоит появиться…

Он встрепенулся от звонка мобильного телефона. Вынул из кармана «Нокию» и ответил.

– Джон? Это я, Альма. Надеюсь, не побеспокоила вас?

– Меня? Нет, как ваши дела?

– Плохо с ногами, никаких улучшений, просто старею. Дженис сказала, вы вернулись, а я волновалась, потому что кто-то побывал в квартире мистера Брайанта. – Его она называла Джоном; Артура же всегда называла мистером Брайантом.