От Древнего мира до Возрождения (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Паола Волкова cтр.№ 91

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - От Древнего мира до Возрождения (сборник) | Автор книги - Паола Волкова

Cтраница 91
читать онлайн книги бесплатно

Архитектура соединяет в себе две прямо противоположные вещи: саму архитектуру и костюм. Из чего шьем? Из какого материала строим? Если писать историю архитектуры, а не зодчества, то ее надо писать как развитие материалов. Греки строить не умели, но они были гениальными зодчими и создали ордер. У них был мрамор, который крошился. А вот римляне строить умели: они создали бетон и знали кирпичные кладки.

С другой стороны, именно архитектура и ничто иное есть самое идейное искусство, это концентрация идей, выраженная в сегодняшнем материале. Архитектура – не только материал, но и застывшая на века мысль.

По костюму можно сказать, какое тысячелетие на дворе. Одну из самых больших революций в костюмах произвели испанцы в XVI веке. Это было не модное законодательство, что несколько иное, а революция: они изобрели корсеты. Корсет был и в Египте, но он был другим. Испанцы же сделали мужской и женский корсеты. Потом этот корсет стал камзолом, и они надели штаны. До них носили лосины, а они предложили штаны, и их перестали носить только в XIX веке. А к чему крепились чулки? На машинках к корсету. Вся эта одежда у них была очень тесной. Итальянцы носили нормальный, длинный и удобный плащ. А испанец стоит и не дышит в своем корсете, коротком плаще и неудобном воротнике. Когда показывают испанский театр и люди там метают шляпы – это смех. Шляпы метали французы! А испанцы не могли это сделать из-за корсета, и они придумали носить маленькие шапочки – беретики со страусовым пером. Так выглядит портрет испанского достоинства. Они создали гениальный семантический ряд. Они не могут ответить, им трудно говорить, и они только глазами делают знаки. Какая энергия внутри! Убить готов, а двинуться не может.

Наш костюм – это кодовый язык. Костюм и архитектура имеют одинаковую кодовую систему: это сочетание материала и абстракции. А русская культура, которая стала складываться только в X веке, так же, как и мусульманская, находится в кодовом языке. Встает вопрос: а где ставили строения – усадьбу, церковь? Это сочетание начала человеческого бытия и природы. Оно присутствует в русской поэзии по сегодняшний день.

Что замечательно в русской поэзии, так это то, что все это есть среди поэтов разных веков. У Баратынского – современника Пушкина, у Бродского – нашего современника, у Пастернака, Петровых, Завальнюка.

Вот, например, Баратынский:

А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей
Является земная доля;
Когда тебе житейские бразды,
Труд бытия вознаграждая,
Готовятся подать свои плоды
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты…

Как абсолютно и естественно слова связаны с очень философской мыслью о том, что такое закат жизни! Речь идет о человеке, но в словах и образах природы: плоды, жатва, осень. Эти стихи из цикла «Осень».

Другой пример – Мария Петровых. Она училась на одном курсе вместе с Арсением Тарковским. Мария – поэт 1920—1940-х годов. В основном она зарабатывала переводами и была очень знаменитым переводчиком с нескольких языков и интереснейшей женщиной.

Я живу, озираясь,
Я припомнить стараюсь
Мой неведомый век.
Все забыла, что было,
Может, я и любила
Только лес, только снег.
Снег – за таинство света
И за то, что безгласен
И со мною согласен
Тишиною пути,
Ну а лес – не за это:
За смятенье, за гомон
И за то, что кругом он,
Стоит в рощу войти…

Что это такое? О чем она пишет? Речь идет о том же, о чем и у Баратынского: человек заглядывает внутрь себя и пробует найти ответ на какие-то вопросы.

Леонид Завальнюк всю жизнь писал стихи, но ему было все равно, печатают его или нет. Когда ему были нужны деньги, он садился в машину и подрабатывал извозом. Это крупнейший философ, поэт, художник. Он всегда в диалоге с миром и природой:

Дерева вы мои, дерева,
Есть любовь к вам, но есть и привычка
Повторять просто эти слова:
Дерева вы мои, дерева!
…И простор, и надежда, и боль,
И такое желание продлиться,
Прорасти над судьбой, над собой,
И с безумною бездною слиться.
Нет молитв у меня, есть слова,
Что порой бормочу я сквозь слезы:
Сосны, клены, дубы и березы,
Дерева вы мои, дерева!

Какие у него стихи – философские, поразительно глубокие, когда он разговаривает с природой. Он был не только замечательным поэтом, он много рисовал.

Другое его стихотворение:

Под моим присмотром было два коня.
Оба вдруг исчезли среди бела дня.
Одного украли, а другой сбежал.
Этого, второго, я очень уважал.
Но промчались годы – миллиарды лет.
Снится конь украденный, а сбежавший – нет.
Снится, что мы едем. Снится, что поем.
Снится, что мы вечны и всегда вдвоем.
Тихий летний вечер, долгий, долгий путь…
Снится, что на свете можно все вернуть.
И сквозь слезы радости я шепчу любя:
– Здравствуй, конь украденный,
Друг ты мой украденный.
Что бы ни случилось, я найду тебя!

Здесь, в этих стихах, идет все та же сквозная линия. Все идет через природу. У Завальнюка верба – подружка, он просто часть этой вербы. Ему ничего не было нужно от этой власти. И ему было все равно, что о нем скажут, что о нем напишут. Он был полностью свободен!

А вот Бродский, «Рождественская звезда»:

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы – Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

А здесь театр выстроен по-другому. Кулиса, масштаб, но все тоже самое, через метель, через звезду.

Представь, чиркнув спичкой, тот вечер в пещере,
используй, чтоб холод почувствовать, щели
в полу, чтоб почувствовать голод – посуду,
а что до пустыни, пустыня повсюду.
Представь, чиркнув спичкой, ту полночь в пещере,
огонь, очертанья животных, вещей ли,
и – складкам смешать дав лицо с полотенцем —
Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.
Представь трех царей, караванов движенье
к пещере; верней, трех лучей приближенье
к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал
(Младенец покамест не заработал
на колокол с эхом в сгустившейся сини).
Представь, что Господь в Человеческом Сыне
впервые Себя узнает на огромном
впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.

Какая разная поэзия повсюду и какая разная театрализация! Но вся она об одном и том же. Мы можем осознать себя, свою историю, через посредника, который называется поэт. То же относится ко всей русской литературе в целом: Гончарову, Толстому, Чехову, Пушкину. Такова суть и ментальность восприятия мира художниками. И когда мы говорим об архитектуре, о русском портрете, лирическом отношении к человеку, то подразумеваем идеальный ландшафт внутри человека, несмотря на то, что портреты могут быть разными.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию