Но, к его удивлению и даже разочарованию, прошло какое-то время, и ни одной мохнатой фигуры не появилось из темноты. Может, это потому, что он и близнецы были среди камней? А что, если на такие места у Народа запрет, и теперь они всегда будут так относиться к Джонни и близнецам, не замечая их существования, как Труш отвернулся от каменной реки, когда увидел ее?
Джонни вспомнил картинку на стене – Народ, привязанный и в клетке. Кажется, им удалось тогда освободиться. Ведь Джонни и близнецы были похожи на их тогдашних врагов, и они все трое пошли в то место, где их держали пленниками. А вдруг они теперь считают, что он сам и близнецы такие же, как и их враги?
Мысль эта ожгла его, как неожиданный удар ветки по лицу. С того первого момента, когда Йаа появилась среди грозы, чтобы помочь Рути, Джонни всегда считал Народ самым сильным, хорошим и мудрым на свете, кроме Рути, конечно. Они не были похожи на пустоголовых, что жили в клетках под контролем у Больших. Кроме того, насколько Джонни знал, они не могли быть подвергнуты контролю мозга и никогда не отказывали ему в наличии и мысли, и чувства, как это делали до них Большие. Они считали его подобным себе и способным думать и принимать решения.
По-своему Народ представал перед ним как целый мир, который он знал, любил и считал единственно верным и правильным. Они были непохожи на тех, кого Джонни увидел в клетках, однако имели сходство с хозяевами этих клеток.
– Я здесь, – думал он со всей силой, на которую был способен. – Я – Джонни, ведь это же я, тот, которого вы знаете – это же Я!
Ему никогда не удавалось понять, насколько сильно действует на Народ его сигнал-призыв, трудно ли им «прикоснуться» к его сознанию. В этот момент ему было необходимо только надеяться, что он сам и близнецы не отвергнуты кланом, что он может призывать кого-то из Народа.
Шло время, и его надежда тускнела и гасла. Близнецы не могли долго оставаться ночью на холоде из опасения замерзнуть. Джонни должен найти им убежище на эту ночь, только, конечно, не там, откуда только что удалось выбраться!
– Джонни, я хочу есть, – жалобно прохныкал младший, – и потом, Маба спит, но она так странно дышит, как-то хрипло. Я хочу к Йаа. Пошли, ну пошли, Джонни!
Джонни нагнулся, чтобы опять поднять Мабу на руки. Ее кожа была такой холодной, что он сам поежился, ее голова бессильно поникла к нему на плечо. Она дышала прерывисто, и его мелко затрясло от страха – она дышала, как Рути, когда та заболела. Та же самая болезнь.
Джонни содрогнулся… Но ведь эта болезнь приходит только зимой. Он сам хотел быть рядом с Йаа, как и Джорджи, но мог ли он идти по опасной темноте с детьми?
Им больше нельзя оставаться на равнине! Он встал, держа девочку, а Джорджи поднял его палку.
– Пошли, – прошептал Джонни, но брат не двигался с места.
– Но ведь ночь, и нам придется подниматься вверх…
– Пошли!!! – приказал Джонни. Он не сможет нести еще и мальчика, и не было уверенности, сумеет ли он подняться по холму, неся на руках тяжелую девочку. Джонни почувствовал, что один из Народа находился неподалеку и молча наблюдал. Может, они просто не хотят подходить близко к каменной реке?
Джонни начал подъем, а брат уже полз где-то впереди. Ступая по земле и не видя, куда он ставит ногу, натыкаясь босыми ступнями на острые камни и траву, Джонни шел медленно, нащупывая каждый раз почву носком ноги. Это отнимало много времени, но он чувствовал, что останавливаться и переводить дух нельзя, так как тогда он сам уже не сумеет подняться и идти дальше.
Высокие ветки кустов образовали стену у него перед глазами, он ломился сквозь них вслепую, не отводя, ведь руки его были заняты. Тот невидимый наблюдатель, которого Народ послал на поиски, все еще выжидал. Шаг вверх, еще один шаг, еще…
Вскарабкавшись на холм, мальчик поднял голову. Он ждал. Народ трудно заметить в лесу даже днем, но ночью это было совершенно невозможно. Наконец Джонни увидел эти странные, мерцающие в темноте глаза. Он не пытался подойти. Теперь все зависело от того, как поведет себя пришедший к нему.
Джорджи бросился вперед с криком:
– Это же Боак!
Джонни тоже узнал предводителя клана, который вышел на открытое пространство под ночным небом. Там он замер, глядя на подходивших к нему детей, не делая никаких жестов, не предлагая помощь, не подавая знака, что узнал их.
Джорджи замер на месте.
– Боак? – спросил он тихо, в его голосе были неуверенность и страх. Странное поведение, видимо, оказало свое воздействие даже на ребенка, и он боялся этого нового друга.
Боак был уже не один, Джонни чувствовал, как вокруг них в темноте что-то шевелится. Сзади предводителя собирался Народ. Их трудно было разглядеть в темноте, только глаза мерцали среди веток. Тревога и странное молчание Народа ошеломили Джонни. Так как он не мог прикоснуться к их мыслям, то теперь оставалось только ждать, пока их поведение не объяснит, как случилось, что он сам и близнецы лишены теперь того общего чувства сопричастности к клану. Теперь он был уверен, что они лишены дружбы и привязанности Народа.
Боак поднял свое оружие и махнул им. Джонни покорно шагнул вперед. Еще один подошел к Джонни, чтобы взять у него девочку. Он сам и Джорджи пошли следом, но Джонни отметил, что Боак взял у Джорджи оружие.
Они пошли вперед, но Народ окружил мальчиков так странно, что это совсем не походило на защиту. «Мы – как пленники», – подумал Джонни – и ему стало не по себе. Так они пошли назад к реке, к водопаду, где был лагерь клана.
Боак опять взмахнул своим оружием – так он велел всем разойтись по своим местам для ночного отдыха. Тот, кто нес Мабу, передал ее Йаа, и та понесла ее на обычное место. Джонни вздохнул с облегчением, увидев это. Он по-прежнему был уверен, что Йаа позаботится о Мабе. Джонни не мог быть уверенным, не заболела ли младшая? Он все боялся, что у нее тот же недуг, как и у Рути, или, что было гораздо хуже, там, в каменной пещере, она заболела от серого света и тяжелого воздуха. А вдруг она заболела так же, как и Рути?..
Джорджи подполз к нему и прижался, точно маленькая тень. Они лежали в траве, и тот прошептал:
– Джонни…
Но старший брат в этот момент растирал свои ноющие ноги и молчал.
– Джонни, что случилось? Почему Народ ненавидит нас?
Ненавидит их? Джонни и сам не понимал, что за чувство вдруг появилось между ними – детьми и кланом, что нарушило сердечность и теплоту их общей жизни у ручья. Что-то страшное, важное и, возможно, непоправимое произошло, прервав взаимную ласковость и дружелюбие. Нужно подождать, пока все само не объяснится, а не гадать попусту.
– Они не ненавидят нас, – постарался он успокоить брата, – мы ведь пошли в это место и, возможно, нарушили закон клана. Если это так, то будет суд.
Джорджи трясло так, что пальцы рук судорожно дергались.