– Поздравляю, – говорю я, – вы только что выиграли десятку.
Джона качает головой.
– Я ставил на неявку.
– Но я, как видите, здесь.
Я даже не пытаюсь скрывать охватившую меня усталость. Голос звучит так, словно я страдаю хронической бессонницей или мигренями. В действительности, всем сразу. Головная боль притаилась сразу за глазами, поэтому я не поворачиваю головы и лишь бросаю на него искоса взгляд, когда он говорит:
– И что теперь?
– А теперь у вас ровно минута, чтобы убедить меня остаться.
– Отлично, – отвечает он, глядя на часы, – но перед тем, как начнется отсчет, у меня есть вопрос.
– Ну конечно же.
Джона почесывает голову, при этом ни один его волосок не двигается с места. Наверняка он прихорашивается часами. Как кошка. Или как эти обезьянки, которые постоянно выискивают что-то у себя в шерстке.
– Вы хотя бы смутно меня помните? – спрашивает он.
Я помню, как он болтался у подъезда моего дома. Помню, как наблевала ему на ноги. Определенно помню, как он сообщил мне истинную и страшную причину смерти Лайзы Милнер. Но кроме этого никаких воспоминаний о Джоне Томпсоне у меня нет, и он догадывается об этом, увидев мое замешательство.
– Не помните, – говорит он.
– А должна?
– Мы с тобой вместе учились в колледже, Куинси. На курсе по психологии.
Вот так сюрприз – это означает, что он на добрых пять лет старше, чем мне казалось. Или страшно ошибается.
– Вы уверены? – спрашиваю я.
– Абсолютно уверен, – отвечает он, – аудитория Тамбурро-холл. Я сидел позади тебя. И не потому, что за каждым было закреплено определенное место.
Да, я помню Тамбурро-холл. Резко уходивший вниз полукруг, в котором гуляли сквозняки. Ряды скамей располагались как на стадионе: колени человека, сидящего сзади, были всего в нескольких сантиметрах от твоего затылка. После первой недели все более или менее постоянно садились на одни и те же места. Я облюбовала себе скамью ближе к галерке, немного слева.
– Простите, но я не могу вас припомнить.
– А вот я тебя точно помню, – говорит Джона. – Ты часто говорила мне «привет», прежде чем сесть.
– Правда?
– Ну да. Ты всегда была очень милой. Помню, что ты казалась счастливой.
Счастливой… Я совершенно не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то использовал по отношению ко мне это определение.
– Рядом с тобой всегда сидела еще одна девушка, – продолжает Джона, – она часто опаздывала.
Это он о Жанель, она действительно обычно пробиралась в аудиторию уже после начала занятий, нередко с похмелья. Несколько раз засыпала у меня на плече. После лекции я давала ей свой конспект.
– Вы с ней дружили, – говорит он. – Кажется. Может, ошибаюсь. Помню, вы постоянно с ней пререкались.
– Нет, такого не было, – возражаю я.
– Было-было. У вас были какие-то пассивно-агрессивные отношения. Как будто вы прикидывались лучшими подругами, хотя на самом деле терпеть друг друга не могли.
Я не помню ничего такого, но это не значит, что Джона говорит неправду. Судя по всему, это случалось довольно часто, раз он запомнил.
– Мы были лучшими подругами, – тихо произношу я.
– Господи, – восклицает Джона, неумело делая вид, что только сейчас связал воедино все концы. Наверняка он все знал. Прямо перед ним сидели две девушки, и обе они не вернулись после очередного октябрьского уик-энда.
– Я не должен был об этом говорить.
Конечно, не должен, и я не преминула бы его отчитать, если бы у меня не болела голова и мне не хотелось бы так сильно сменить тему.
– А теперь, когда мы установили, что у меня плохая память, пришло время объяснить, зачем я здесь. Минута пошла.
Джона сразу берет быка за рога, будто торговец на краткой презентации своего товара. Я начинаю подозревать, что он тренировался. Он говорит с гладкостью, которая достигается многократными репетициями.
– Вы недвусмысленно дали понять, что не желаете обсуждать то, что с вами произошло. Я понимаю вас и принимаю вашу позицию. Я буду говорить не о вас, Куинси, – хотя если вам захочется что-то обсудить, знайте, что я всегда рядом, – а о Саманте Бойд.
– Вы сказали, что она меня обманывает. В чем?
– Я до этого доберусь, – отвечает он, – но мне хочется знать, что о ней известно вам.
– А почему вас так интересует Сэм?
– Не меня одного, Куинси. Видели бы вы, какой интерес вызвала статься о вас двоих. Сумасшедшее число просмотров в Интернете.
– Если вы еще раз заикнетесь об этом материале, я встану и уйду.
– Простите, – говорит Джона, и его шея слегка краснеет. Мне приятно видеть, что он хоть немного стыдится своих поступков. – Возвращаемся к Сэм.
– Вы хотите, чтобы я ее поливала грязью, – говорю я.
– Нет! – возражает он, но слишком резкий и высокий голос свидетельствует о том, что я права. – Просто хочу, чтобы вы поделились со мной тем, что вам известно. Вроде краткой биографии.
– Под запись или как?
– Я бы предпочел под запись, – говорит Джона.
– Какая жалость, вам не повезло.
Он начинает меня раздражать. От этого голова начинает чуть больше пульсировать болью, посылая в ноги неугомонную дрожь.
– Давайте пройдемся.
Мы покидаем библиотеку и направляемся в сторону Шестой авеню. В парк стекается все больше людей, которые заполняют асфальтовые дорожки и охотятся на выстроившиеся вдоль них вожделенные скамейки. Нас с Джоной тесно прижимают друг к другу, в итоге мы вынуждены шагать плечом к плечу.
– Публика действительно жаждет узнать о Сэм как можно больше, – говорит он. – Что она собой представляет. Где все это время скрывалась.
– Она не скрывалась. – По какой-то причине мне жизненно необходимо ее защищать, будто она тут же узнает, если я не стану этого делать. – Просто особенно не светилась.
– Где она была?
Перед тем как что-то сказать, я долю секунды выжидаю, раздумывая, стоит ли отвечать на его вопрос. Но ведь я сюда затем и пришла, разве нет? Хотя и постоянно твержу себе, что это не так.
– Бангор, штат Мэн.
– А почему так неожиданно вышла из тени?
– Решила встретиться со мной после самоубийства Лайзы, – говорю я, тут же спохватываюсь и поправляюсь, – то есть убийства.
– И вы хорошо ее узнали?
Я вспоминаю как Сэм красила мне ногти. Мы ведь друзья, правда?
– Да, – говорю я.
Такое простое слово. Всего две маленькие буквы. Но сколько всего за ними стоит. Да, я узнала Сэм, точно так же, как она узнала меня. И я ей не доверяю. И уверена, что она не доверяет мне.