Танки шли одни. Ни грузовиков с солдатами, ни автоматчиков на броне, ни бронетранспортеров сопровождения. Немцы так верят бывшим пленным? Нет, они уверены, что жить этим русским осталось недолго. Выхода с полей, кроме как через Русинку, у танков нет. Чего немцам опасаться, когда в русских танках только бестолковые снаряды.
– Я пошел, ребята, – поправляя пилотку, сказал Соколов.
– Может, все же все вместе, а? – спросил Логунов. – Все-таки впятером – не один.
– Нет, сержант, я сам, – твердо заявил Соколов.
Он вышел из-за деревьев. Даже если за танками и наблюдают сейчас немецкие операторы, которые будут снимать фильм, то они далеко и вряд ли разглядят одного человека, который встречает танки у леса. Операторы сейчас как минимум в нескольких сотнях метров впереди. И они хорошо укрыты. Если бы не предполагалось смертельного исхода для русских, то, скорее всего, операторы с камерами ехали бы параллельно с танками, выбирая лучшие ракурсы. А здесь предполагается убийство.
Соколов вышел и поднял руку. Первый танк повернулся боком и остановился. Остальные шесть машин делали круг, выстраиваясь на краю поля в линию по направлению атаки.
Соколов медленно шел к танку с бортовым номером 106. Потом он увидел свою «семерку», и сердце сжалось так, будто он встретил боевого друга, которого считал погибшим. Но для нежностей не было времени. В башне открылся люк, и оттуда высунулся танкист в ребристом шлеме с красным безбровым лицом.
– Я младший лейтенант Соколов, – громко заговорил Алексей, пытаясь перекричать рев танкового двигателя. Он понимал, что танкист опасается подвоха и не глушит двигатель. – Я командир танкового взвода, со мной экипаж вон того танка, под номером 077.
– И что? – неприязненно поинтересовался старшина. – Вылезти и честь тебе отдать? Или в темечко облобызать? Командиры, вашу в душу и в матчасть.
– Старшина, вас предупредили рабочие с завода, которые чинили танки. Вам сказали, что готовят немцы? Вас перебьют безоружных в этом поле. Все сожгут и снимут в кино вашу смерть. А потом по всей Германии будут крутить пленку про то, какие никчемные советские танки и танкисты и как легко их подбивать. Кино будет снимать человек из Берлина, из их Министерства пропаганды. Понимаешь?
– А почему я тебе должен верить?
– А кому ты поверил?! – заорал взбешенный Соколов. – Ты немцу поверил, в танк залез. А своему не веришь? Командиру Красной Армии не веришь? Да я давно бы уже у своих был, если бы оказался таким подонком, которым ты меня считаешь. А я остался. И весь экипаж вон той «семерки» остался, чтобы свой танк спасти и вернуть в строй. Мы не бросаем своего оружия и не заключаем соглашений с врагом. Понял?
Старшина, стиснул зубы, застонал и ударился лбом о крышку люка. Видно было, внутри у него идет борьба, что он никак не может решиться поверить и принять решение. Слова младшего лейтенанта смутили его, они были справедливыми и сейчас сильно бередили душу танкиста. Но что они меняли, эти слова? Они так словами и оставались. А решение ему надо было принимать сейчас. Ему поверили танкисты этих семи экипажей, они пошли за ним, потому что он был самым авторитетным, уважаемым, у него за плечами была финская война. Старшина молчал и думал. И тогда Соколов выложил свой последний козырь.
– Коля, неси! – крикнул он, оглянувшись.
Из леса вышел Бочкин с двумя бронебойными снарядами. Он подошел к лейтенанту и встал рядом. Соколов взял один из снарядов и поднял его над головой.
– На, смотри, старшина! Это настоящие бронебойные. А вам загрузили в укладки хлам, который ничего, кроме листа фанеры, не пробьет. А я тебе предлагаю настоящие снаряды. У нас их немного, всего семнадцать штук, но это оружие. Понимаешь? И по два диска патронов к танковым пулеметам на каждую машину. А у тебя сейчас пулеметы пустые. Сообрази, старшина. Или ты сейчас не послушаешь меня и поведешь своих ребят туда, в поле. И вас там всех сожгут. Или я вооружу вас, сяду в «семерку» и пойду первым. И мы эти пять немецких коробочек разнесем в пыль, а потом устроим фашистам прощальный фейерверк! И повернем в сторону линии фронта. К своим, на танках, и не с пустыми руками. Не будем стыдливо писать рапорты о том, как попали в плен и ели похлебку из рук врага. А будем писать, как не склонили голов, захватили оружие и с боем вырвались к своим. Разницу понимаешь?
– Да, – кивнул головой старшина. – Рисковый ты парень, лейтенант! Давай командуй.
– Давно бы так, – усмехнулся Соколов. – Давай командиров танков сюда. Я поставлю задачу.
– Связи нет между машинами. ТПУ с грехом пополам работает. В башне с механиком пинками общаемся.
– Все работает, – заверил Соколов. – Немцы тоже думали, что не работает. Глуши моторы. Бочкин, снаряды к танкам! Бабенко, восстановить связь. Омаев, пулеметные диски сюда. Логунов, принять «семерку».
Четкие приказы, спокойные и эффективные действия экипажа заставили танкистов поверить, что эти люди, такие же танкисты, как и они, хорошо все продумали, они знают, что делать. И вообще, когда появился командир в звании лейтенанта, пусть и младшего, и начал распоряжаться, на душе стало спокойнее. Даже старшина, назвавшийся Павлом Шубиным, заметно изменился.
Экипаж, который находился в «семерке», неохотно вылез из танка, но, как понял Соколов, скрывая облегчение. Бабенко помог в каждом танке подключить связь, которую старательно замаскировали под непоправимые дефекты рабочие на заводе, и уселся за рычаги своего танка.
– Ты его, Михалыч, еще поцелуй, – засмеялся Бочкин, видя, как Бабенко поглаживает рычаги, протирает ветошью стекла приборов и перископ.
– Поцеловал бы, Коля, – вздохнул Бабенко, не приняв шутки. – Была бы польза, так я бы каждый трак расцеловал. Лишь бы не подвела «семерка». Ведь на рискованное дело идем. А ну как наш командир не все учел?
– Ты что, командира в бою не видел? – резко бросил сбоку Омаев, заряжавший пулемет. – С нашим лейтенантом хоть в какое опасное дело можно идти. У него голова на плечах есть.
Соколов собрал командиров танков. Надо было спешить, пока немцы не заподозрили подвоха. Они ведь могли вызвать и подкрепление, и авиацию. Мало ли какие силы задействованы в этой их операции. Человек ведь аж из самого фашистского логова, из Берлина приехал снимать. Могут хоть всю армию сюда бросить по его требованию.
Алексей стал отдавать приказы, умышленно обращаясь к командирам на «ты». Так было проще, и сержанты не чувствовали напряжения. Многие нервничали и терялись, когда к ним командиры обращались на «вы». Ведь большинство танкистов были из деревни, с тракторов. Они отродясь обращения на «вы» не слышали.
– Старшина, идешь слева от меня, а ты, сержант, тройкой на расстоянии шестидесяти метров друг от друга. Не ближе. Прем напролом и стреляем. Запомните! Что бы ни случилось, какое бы положение ни сложилось, первые три выстрела следом за мной этими снарядами с завода с зеленой маркировкой. Вреда они немцам не принесут, но видимость, что мы послушно действуем по их программе, будет. И только после моего приказа «боевыми!» заряжаете теми болванками, что я вам дал. Теперь фланговые группы…