Можно даже сказать, что я радовался, видя, что дядя остался верен себе до конца, — если говорить о радости в таких обстоятельствах не было бы преувеличением.
— О боже! — Госпожа Штумпе закрыла лицо руками. — Столько старых денег, о боже!
Бог, сказал бы я, обладает хорошим чувством юмора, гораздо большим, чем нам кажется.
Одни оттенки чего стоили! Чёрно-синее, отливающее фиолетово-красным, зелёное и зелено-чёрное, оливково-красное, переходящее в чёрно-коричневое, красновато-коричневое и совсем уж коричнево-оливковое с переходом в жёлто-красное. Великолепие — но отменённое и оттого ещё более великолепное.
А эти переливчатые волнообразные линии, так называемые guilloches, двуцветные розетки с яркими числами номиналов, орнаментальные гравюры с парусниками, скрипками, орлами и триумфальными арками!
А факсимильные подписи президента Карла Блессинга и вице-президента д-ра Трёгера со множеством тональностей, преимущественно индиго и благородного хлебно-коричневого цвета. Настоящие произведения искусства. Само собой разумеется.
Не говоря уж о декоративных лентах, зубчиках, узорах. А филигранная защитная штриховка! Загадочные орнаменты — о таких только мечтать!
Мы стояли перед всем этим богатством — счастливые, но поверженные, — и кто упрекнёт нас в том, что мы с госпожой Штумпе плача бросились в объятия друг друга.
Ослеплённые миллионами и вместе с тем ограбленные на ту же сумму, поскольку то были деньги «до седьмого седьмого» — надеюсь, это вы уже и сами поняли.
Но мы это и предвидели.
После всего, что было.