Глаголют стяги - читать онлайн книгу. Автор: Иван Наживин cтр.№ 20

Дед Боровик, заслышав их стремительный бег, остановился, прислушался и усмехнулся в свою белую бороду: так, бывало, и он проводил в старые годы эту вещую ночь светлого Ярилы. В белой холщовой сумке его было полно трав заветных, а в душе стояло светлое умиление пред несказанной красой жизни земной.

Дубравка у догорающих огней всполошила всех:

— Водяной, водяной лугами ходит, и с дитёнком своим!..

И от жуткого, прерываемого смехом рассказа её ещё краше стала росистая, умирающая ночь. И Запава смотрела на неё страдающими глазами, и злился, как всегда, длинный Ляпа. А молодёжь набрала уже ещё сушняку, снова подняла золотые дворцы над лугом, снова полетели сквозь огненные, золотисто-красные космы молодые пары, и снова загремела плясовая:

И уже метались в пляске бешеной пёстрые пары…

А за рекой белело… Звезды побледнели, побледнели пожары… Туман густел. А молодые голоса полыхали под заливистый молодецкий посвист и мерное плесканье в ладоши:

Уморились, замаялись и, горящие, опять на траву росную повалились…

— Ребята, а ведь светает!.. — крикнул кто-то.

И сразу по всем этим заворожённым огневой ночью душам прошла полосой, как туман предутренний, тихая печаль: неужели уже конец?!

Ещё немного — и среди догоравших костров-пожаров тихо, торжественно, со смехом на устах иногда, но с печалью в душе по лугу к реке потянулось шествие: четыре парня несли передом липовое корыто с разукрашенным в цветы последние Ярилом. Бог любви вместе с солнцем отжил свою жизнь, и это было погребение его. И все подошли к крутому обрыву над туманной Десной и помедлили: жаль было сердцам расстаться со светлым богом! Но неизбежное — неизбежно… И вот два парня взяли Ярилу за голову и за ноги, раскачали и — бросили в туман. Внизу, под берегом, послышался тихий всплеск воды, испуганно засвистали спавшие на отмели кулички носатые и — Ярилы не стало…

Молодёжь сбежала к тёплой, как парное молоко, воде — по ней шли от зари розовые отсветы, — и Дубравка первая бросила в реку свой привядший, растрепавшийся венок. За ней скорее полетел и венок Ядрея. Венки закружились, мелкие волны кругами, играя, от них пошли, но сейчас же венки соединились вместе и весело поплыли по течению. Дубравка радостно забила в ладоши, и закружилась, и засмеялась: будет, будет она за суженым своим и счастлива будет их жизнь!.. Ядрей, точно заколдованный, не мог насмотреться на свою ладу огневую… И другие венки полетели в воду. И одни кружились, точно привязанные, на одном месте, — это предвещало семейные ссоры, — другой — то был венок Запавы-русалки — к берегу прибило, и затуманилась бедная Запава, а один даже неизвестно почему на дно пошёл. И бросившая его беленькая, худенькая Званка лицо обеими руками закрыла: страшное это знамение!.. И подруги все бросились утешать её:

— Это так что-нибудь… Ничего… Можно к деду Боровику сходить, он поможет… Он на все слово знает… Богам жаризну сотворит — и все ладно будет…

И скоро все, весело галдя, поднялись на туманный луг. Заря горела — вокруг было розово и радостно… И все стали умываться обильной, свежей росой — на очищенье, на здравие, на всякую радость в жизни…

В стольном Киеве, во дворе великокняжеском, вкруг Оленушки, бывшей черницы, от мира отрёкшейся и в мирскую смуту насильно вовлечённой, все крепче завязывался узел страстей человеческих…

Мягкий Ярополк постепенно, незаметно всё более и более развращался властью и раболепством окружающих и вечным, никогда не перестающим разгулом дружины, в котором он, хочешь не хочешь, а должен был принимать участие. Строгая Оленушка иногда становилась ему тяжела, и потянуло его к другим женщинам. Свентельд очень хвалил ему Рогнедь, княжну полоцкую, и к отцу её были посланы мужи честные поразведать, как взглянет князь на такое дело. Они принесли благоприятный ответ. И Ярополк готовился уже посылать сватов открыто. Оленушка от ревности места прямо себе не находила, мучилась, плакала, молилась, но бабы все одинаковы, и не стоит обращать на всю эту их чепуху никакого внимания: подурит и перестанет. И она плакала, а он смеялся. И с замиранием сердца стал вдруг замечать Варяжко, что всё чаще и чаще стали останавливаться на нём исподтишка лучистые глаза грекини, и не мог верить себе. Ничего особенного не замечала за собой и Оленушка: просто при растущем отчуждении князя ей нужно было зацепиться душой за что-нибудь. А молодой гридень травой ковылём стлался ей под ноги, куда бы она только ни показалась. Её чёрные звезды-глаза видели, как гаснет он, знала она из тех безумных, кощунственных слов его, которые тогда на заборале у него вырвались, о причине тайных мук его, и жалела она его, и не знала, что делать… И в смуте душевной подолгу молилась она перед богами своими…

Портились у Ярополка отношения и с братом его, Олегом, который в земле Древлянской княжил. Сын Свентельдов, Лют, витязь не из последних, выехал как-то на зверовые ловы в ту сторону и, увлёкшись, заехал в угодья Олеговы, который тоже любил творить ловы. Тот, совсем ещё по годам мальчишка, пришёл в бешенство и тут же, в лесах, убил Люта — хорошо, конечно, зная, что он сын Свентельдов, а Свентельд — старший дружинник брата. Свентельд и до этого случая не раз осторожно намекал молодому князю, что негожее это дело дробить так землю Русскую, что только с одной головой может быть сильна она, а теперь, после убийства сына Олегом, он ещё настойчивее стал говорить князю о необходимости присоединить к земле Полянской и землю Древлянскую. Но Ярополк не сдавался: он не любил бранной потехи и совестно было на родного брата руку подымать, хотя мысль Свентельда об объединении всей Руси под его рукой и пьянила его… И вдруг зашёл между братьями спор — Свентельд не мало поработал для этого — из-за тех же самых зверовищ. Задорный Олег вместо того, чтобы уступить, покориться старшему брату, на стену полез, наговорил Ярополку лишнего, и Ярополк, загоревшись, приказал дружине и воям пристраиваться на рать…

Замерли в тревоге сердца у киян, и душно стало в эти осенние ясные дни в Киеве, как перед грозой. А по ночам вдобавок звезда огромная над землёй Полянской появляться стала. Знамения бывают ово на зло, ово же на добро — тут и думать не приходилось, что предвещала зловещая копейная звезда. Из Царьграда приползли слухи, что император Цимисхий, победитель Святослава и коварный убийца его, отравленный врагом неведомым, в страшных муках умирал в роскошном дворце своём. Хорошее бы время ударить на Византию и расплатиться за кровь Святославову, но кто знает, что сулит звезда молодой Руси? И все, провожая воев на рать с древлянами, затаились в тяжёлых предчувствиях.