Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Меняйлов cтр.№ 78

Подобно той женщине, взятой якобы в прелюбодеянии, которая медлила прийти ко Христу и которую за волосы притащили на край гибели — но и к спасению! — и дали ощутить, как меняется жизнь, когда до Спасителя шаг шагнуть и рукой можно дотронуться; так и Симон приказом легионера был под страхом если не смерти, то избиения, просто вынужден ощутить на своих плечах дерево креста. Дерево, порыжевшее от крови — но крови, как оказалось, Симону не чужой…

Кто знает, не вспоминал ли Симон всю последующую жизнь, что он на поле управлялся в тот день как всегда, а не как-то особенно, побыстрее, чтобы чуть пораньше перехватить странный дар?..

Евангелия на древнегреческом языке, на котором они были изложены, представляют собой единый, непрерывный текст без пробелов — даже между словами и предложениями. Деления на главы и стихи в древности тоже не было. Произведено оно было только в средние века. При этом, как до сих пор сетуют поколения внимательно читающих Библию, деление на главы было проведено неумно, нередко новая глава начиналась с середины эпизода, тем его разрывая надвое и лишая поверхностных читателей благословения.

Позднее на части предглавной аннотацией были разделены также и сами главы — с тем же результатом. Пострадал и эпизод с Симоном Киринеянином. В западноевропейских переводах текст Лук. 23:27–31 оказался изолированным от Лук. 23:26. Подобное деление, если им не пренебречь, как бы исключает Симона из событий Лук. 23:27–31, — а это уничтожение смысла одного из прекраснейших мест Священных Писаний!

О чем же повествуется, если коротко, в Лук. 23:26–31?

В нескольких шагах позади трех приговоренных к смерти к месту публичной казни идет, как в таких случаях всегда и бывает, толпа. (В подлиннике идет именно ohlos — толпа, чернь, сброд, прежде всего, нравственного порядка, а не demos — народ, нечто не существующее, идеальный образ в рассуждениях философов в их трудах о нравственном и целесообразном устройстве государства; эта подмена смыслов на совести переводчиков и их нанимателей).

Персонаж всюду один и тот же — ohlos.

Но теперь, на пути к Голгофе к той части публики, которая располагала временем (собственно ohlos), присоединились в точности такие же по образу мышления, но поглощенные домашними делами и потому не могущие себе позволить ходить по ночам толпами, — женщины.

Иными словами, позади Христа шли те, кто у Лифостротона во всю силу легких требовал у Понтия Пилата: «Распни Его!», те, кто предпочел всем остальным делам дежурство у синедриона; те, у кого было время и желание всю ночь и часть утра ходить вслед за Иисусом, когда Его препровождали из одной карающей инстанции в другую, и теперь к ним присоединились и занятые домашним хозяйством, шпынянием детей и отравлением существования своим мужьям домашние хозяйки.

Публичные казни «для назидания» проводились и до Христа, продолжились они и в последующие после Его распятия века, и, как свидетельствуют историки, в публичных казнях во все времена особенно деятельное участие принимают именно женщины. Неважно: насмехаются они, пинают ногами еще не остывший труп неизвестного им человека, плачут или делают то и другое одновременно — они, домашние хозяйки, являются выразителями чувств толпы.

Итак, идущая к месту казни толпа умножилась за счет определенного рода женщин. И опять-таки, как это обычно бывает, дамы все были в рыданиях — выдающих всего лишь сильную эмоциональную вовлеченность в происходящее. В групповой казни на Голгофе более других привлекать к себе внимание должен был, естественно, Иисус — по цветовым соображениям. Домашних хозяек всегда привлекали и привлекают цветастые предметы, а у Христа спина, в отличие от спин разбойников, была в красных пятнах крови — после 39 ударов (с оттяжкой) бичом, в концы которого по обычаю того времени были вплетены кусочки свинца, от удара которыми лопалась кожа.

Можно, конечно, порассуждать о том, что чувства домашних хозяек оскорбляла несправедливость: ведь по уходящей в глубь веков традиции всех народов за одно преступление дважды не наказывали. В обычае было, что если при повешеньи веревка обрывалась, то это считалось перстом Божьим, и второй попытки казнить не предпринималось. Правитель, приказывавший этот обычай нарушить, оставался в памяти народа как изверг. Однако, если мысли о производимой несправедливости у женщин, присоединившихся к идущей от Лифостротона толпе и естественным образом с ней слившихся, и присутствовали, то не могли играть существенной роли — они были толпой. Не рассуждения определяли поведение домашних хозяек: известно, что психология людей, которым свойственно собираться в толпы, такова, что они не упускают возможности присутствовать повсюду, где возможны острые переживания, — по любому поводу. При этом часто рыданья производятся таким образом, чтобы по возможности наибольшее количество присутствующих обратило на это внимание.

Итак, присоединившиеся к толпе женщины сноровисто плачут.

На это их внешнее проявление возможны три типа реакций:

— можно выдать происходящее с ними за нечто возвышенное;

— можно объяснить происходящее типичными для толпы низкими чувствами;

— можно плач не заметить и не поддаться на попытку манипулирования окружающими.

Иисус заметил, обернулся и высказался — отрицательно.

Что интересно.

Истолковать происходящее можно только с учетом особенностей души Иисуса, Сына Божьего, Истины.

Всякий на Его месте любимец толпы-публики (в наше время, скажем, автор так называемых «дамских романов» — чтива для домашних хозяек и вообще всех, кто, мягко выражаясь, не удовлетворен супружеством), естественно, не преминул бы упрочить свое положение перед аудиторией рассуждениями о нравственности, глубине и чуткости женского сердца вообще и влившихся в толпу в частности, — и все это с обильной слезой.

Но Христос есть Истина, «слова ласкательства» (1 Фес. 2:5) Ему чужды, потому, обернувшись в сторону следовавшей за Ним толпы, Он не сделал того, что в подобном пейзаже сделал бы автор или читатель бульварных романов — конвульсиями рыданий не восхитился. Напротив, самовлюбленные сердца Он оскорбил словами о том, что печальна вовсе не Его участь, а участь воспитываемых этими женщинами детей, и детей их детей (символический смысл слова «дети» — потомки вообще). В сущности, Он являл свет той части Истины, которая ныне известна даже рядовым психоаналитикам: что женщины типа «как все» живут отнюдь не для своих детей, как они утверждают и на основании чего требуют содержания и массы привилегий (повод, в нашей цивилизации считающийся убедительным). В самом деле, если бы идущие за Господом сплоченной стеной домашние хозяйки жили действительно для своих детей, то участь их детей в вечности была бы противоположной от прореченной пророками — дамы же, напротив, комедиантствуя в изображении любви, живут для себя.