Руки ее дрожат, как это часто бывает.
За стеклом иллюминатора, среди кораблей, парит призрак с изуродованным лицом. Гладкая и похожая на пластик половина лица нисколько не соответствует второй, более естественной. Пластик лишен любых дефектов, свойственных живой плоти, — ни родинок, ни отметин, ни морщинок возле глаз, ни пролегших в углах рта борозд. К тому же он плохо подогнан — вокруг искусственного глаза кожа заканчивается раньше времени, открывая темный вращающийся механизм, поддерживающий работу импланта.
Открывается диафрагма, и выдвинувшийся глаз, сверкая красным цветом, фокусируется на собственном отражении. Ведь призрачный лик — на самом деле маска самой Агейт.
В День освобождения, повинуясь воздействию вживленного в его мозг чипа, на нее напал родианец, один из бывших заключенных. Он выстрелил, попав ей в лицо. Кость удалось восстановить, но плоть погибла, и теперь ее место занимает новая кожа, выращенная в лаборатории и нанесенная с помощью кисти. Со временем она должна обрести более естественный вид, но никогда не станет родной, и Агейт об этом знает.
Глаз пришлось удалить. Она попросила поставить ей механический протез. Оптическое устройство, которое ей установили, по крайней мере функционирует, хотя и не имеет надлежащей формы, — оно настолько уродливо, что Агейт уже не чувствует себя полноценным человеком. Но если закрыть другой, человеческий глаз, можно видеть тепловые метки и прочие дополнительные данные.
Здравствуйте, коммодор.
За ее спиной выходит из турболифта адмирал Акбар. Двери кабины с шипением закрываются. Мон-каламари, как и подобает настоящему другу, нередко сидел у ее койки и был рядом во время всех хирургических операций.
Никогда не думала, что смогу вернуться, — отвечает она. Голос ее изменился — выстрел выбил несколько зубов и изуродовал челюсть. Все это восстановили, но голос теперь звучит иначе, и ей это очень не нравится.
Рад, что вы приняли предложение.
Она поворачивается к Акбару, который идет к ней, заложив руки за спину.
Для меня это многое значит, адмирал, — говорит она. — Но я все еще в сомнениях. Не знаю, готова ли я.
Готовы. Должны быть готовы. Коммодор, вы в числе наших самых лучших и ярчайших...
Похоже, мой свет слегка потускнел, адмирал.
Несмотря на случившееся, вы остаетесь одним из самых жизненно важных для нас командиров, поскольку осознаете бремя войны. Вы не воспринимаете ее легко.
Вас не переполняет злость даже после того, как Империя нанесла нам удар и лишила вас глаза.
Я ушла с поста командира этого корабля.
А я вас на него вернул. Капитан-лейтенант Спон с радостью готов служить под вашим началом.
Я не готова.
Голос Акбара становится мягче. Он кладет перепончатую руку ей на плечо:
Никто из нас не готов. Никто не может быть по-настоящему готов к тому, что несет война. Лучшее, что мы можем сделать, — встретить ее с поднятой головой и чистым сердцем. И именно так вы и поступите. Я знаю.
Империя знает, что мы близко. Наверняка. У нас открытое правительство и свободная пресса, а это значит, что Голосеть сообщит о голосовании. И Империя наверняка в курсе про наблюдающее за ними издалека «Око».
Определенно. Мичман Дельтура докладывает, что их флот увеличился в размерах и занимает оборонительную позицию. Так что ни для них, ни для нас сюрпризом это не станет. Сражение в чистом виде, к которому готовы обе стороны.
Возможно, это какая-то уловка. Они могут заманить нас в...
Если так, то мы будем к этому готовы.
Агейт чувствует, как единственная слеза угрожает выскользнуть из ее здорового глаза, и поспешно ее смар-
гивает.
Скажите, что мы победим. Скажите, что на этом война закончится. Империи придет конец, и начнется новая Галактика.
Я не пророк, Кирста. Я не знаю, кто сегодня победит или хотя бы останется в живых, чтобы увидеть исход сражения. Я знаю лишь, что для меня будет честью вновь сражаться рядом с вами, — не важно, последняя ли это ваша битва или первая в череде многих других.
Его длинные пальцы сжимают ее плечо. Агейт изо всех сил старается не расплакаться. Ей хочется сбежать с мостика и вернуться домой — забраться в постель, накрыться одеялом, выключить свет и ждать, когда Голосеть расскажет ей, кто победил, кто проиграл, кто остался в живых, кто погиб. «Когда я успела стать трусихой? — думает она. — Почему я вся дрожу, словно испугавшийся выстрелов ребенок?»
Да пребудет с вами Сила, — говорит она.
И с вами, коммодор, — кивает Акбар. — Мне нужно идти. Уже почти пора.
«Грядет война». И Агейт молится, чтобы она закончилась как можно скорее.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Имперский челнок кружит над базой. Сверху Слоун видно все: штаб, посадочные платформы, ряды шагоходов и истребителей. Все выглядит собранным в спешке на скорую руку.
«Как будто все это временное», — думает она.
Челнок садится на дальней стороне базы, залетая в ангар, ворота которого расположены в тени высокого горного хребта.
Ракса с ней на челноке нет, зато есть Брентин, который молча сидит напротив. Судя по его глазам, он явно напуган — взгляд его похож на взгляд добычи, смотрящей в пасть хищника.
Рей отказывается бояться. «Хищник тут я, — думает она. — И я близка к цели. Очень близка». Пускай Раке взял ее в плен — зато теперь ее руки оказались совсем рядом с его шеей.
Опускается трап. Пленница видит, как справа от них на посадку заходят два других корабля. Солдат толкает е<- и Брентина по трапу. Споткнувшись, Уэксли падает, и солдат с размаху пинает его в бок. Остальные смеются. «Это не моя Империя, — думает Слоун. — Безалаберная 11 жестокая».
Брентина ставят на нош и толкают к ней. Запястья за ее спиной туго сковывают магнитные наручники.
Раке уже сошел со своего челнока и ждет ее. По обе его стороны выстроились солдаты. Брендол Хакс с Арка- ниса тоже здесь. Хакс обучал новое поколение штурмовиков, а она с помощью охотника за головами Меркури- ала Свифта вытащила Брендола и его сына с Арканиса, прежде чем планета сдалась Республике. Теперь он входит в личный Теневой совет Ракса. Хакс — весьма несдержанный тип, к тому же он основательно себя распустил — из-под ремня выпирает брюхо, волосы растрепаны, в глазах усталость.
Взгляд Хакса скользит вдоль ангара, слева направо, и только теперь Рей замечает, что к ним присоединились и другие...
Вдоль каждой стены ангара выстроились дети. Их около двух десятков — некоторым лет по тринадцать-четырнадцать, некоторым и того меньше. На всех белая форма, похожая на пижамы.
Солдаты, опустите оружие, — улыбается Раке. — Мы здесь все друзья.
Штурмовики послушно опускают бластеры.