Ливонская война 1558-1583 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шапран cтр.№ 57

В январе 1558 года сорокатысячное русское войско, перейдя реку Великую в районе городов Псков и Остров и огибая с юго-востока Чудское озеро, вторглось в пределы Ливонии. По заснеженным полям воины быстро двигались вглубь чужой земли, не догадываясь, что началась самая длительная в истории нашего отечества война и что обманчивая перспектива легкой и быстрой победы обернется двадцатью пятью годами непрерывной, кровопролитной бойни с бесславным финалом.

В столице новой войне постарались придать общенациональный характер. Объявление народу об ее начале проходило как никогда торжественно, после этого колокольный звон не утихал над Москвой целые сутки, чего не было даже перед казанским походом.

Ливонская война характерна еще и тем, что ее начало не походило ни на одну другую военную кампанию Московской военной машины и являло собой точь-в-точь копию азиатско-ордынского набега. Перед вступлением на вражескую территорию воеводы получили строгий наказ не заниматься осадами крепостей и замков. А поскольку противодействие в открытом поле со стороны противника ввиду его явной слабости исключалось, то поставленная войскам задача сводилась к опустошению неприятельской земли, убийству и грабежу мирного населения. Под стать поставленной задаче был подобран и личный состав московского войска. Больше половины его в том первом походе составляли отряды татар, черемисов, черкесов и иных, недавно включенных в Московское государство народов. Главным воеводой над войском царь Иван назначил служилого татарского царевича Шиг-Алея. Выбор был неслучаен. Состав войска и его предводитель как нельзя лучше отвечали той цели, что преследовалась московскими властями в первой кампании новой войны. Были при войске и русские воеводы, но все они в том первом карательном походе играли подчиненную роль.

Есть много оснований полагать, что характер московского войска, собранного для первого ливонского похода, и подбор его главного командования явились следствием долгого выбора Грозным направления для своей агрессии между Крымом и Ливонией. И не только выбора, но и уже почти окончательной решимостью царя отдать предпочтение крымской альтернативе. Уж больно это войско отвечало целям и задачам борьбы с Крымом. Именно его состав и командные кадры больше всего другого предопределили бы в Крыму, как о том утверждает историк Вернадский, победу «в психологической и пропагандистской войне». Ведь назначенный главным воеводой над всеми воинскими силами Шиг-Алей славился авторитетом у крымской знати. А кандидат на крымский трон царевич Тохтамыш был поставлен во главе авангарда московской рати. Астраханский царевич Абдула, у которого также в Крыму было множество приверженцев, командовал правым крылом вторгшегося в Ливонию московского воинства. Кроме того, множество татарских мурз возглавляли отряды казанских, касимовских и городецких татар. Все это в случае вторжения на полуостров было способно внести раскол в окружение крымского правителя, подорвать единство тамошнего общества, а потому нет сомнений в том, что армия готовилась к кампании против Крыма. Но, видимо, в последний момент Грозный изменил решение, а может быть, он и с самого начала не собирался выступать против царства Гиреев, а армия была собрана по инициативе Адашева и его кружка, настроенного на крымскую кампанию. Но, приняв окончательное решение воевать против Ливонии, царь не стал менять состав войска, как и оставил во главе его тех же воевод. Они как нельзя лучше отвечали задачам первого ливонского похода. Такого же мнения придерживается и историк Вернадский:

«Я склонен думать, — пишет он, — что предшествующий перечень командующих офицеров был первоначально предложен Адашевым для крымской кампании… Как нам известно, царь Иван IV отверг план главного похода на Крым и приказал вместо этого готовиться к войне с Ливонией. Но план командного звена армии был сохранен для Ливонской войны».

Надо сказать, с поставленной задачей воеводы справились блестяще. Пройдя фронтом в сто верст шириной и покрыв сто пятьдесят верст вглубь ливонской территории, московская ратная сила не оставила ничего живого вокруг. При этом небольшие отряды российского воинства в отдельных рейдах углублялись настолько, что чуть не достигали предместий Риги и Ревеля. Все деревни и посады встретившихся на пути городов были выжжены, скот истреблен, хлебные и иные запасы продовольствия выметены под метлу. Единственно, что, может быть, несколько отличало эту кампанию от ордынских набегов, столь хорошо знакомых русским людям, так это отношение захватчика к мирному населению. При нашествиях Орды на Русь захваченные врасплох мирные люди в основном становились пленниками и попадали в рабство. Не гнушалась Орда и массовыми убийствами, но все-таки существовавшая в основном за счет работорговли, она при своих набегах стремилась заполучить как можно больше «живого товара», а потому основной своей целью ставила не убийство мирных жителей, и их пленение. Московским же властям пленники были не нужны, во всяком случае, в таком большом количестве, какое мог обеспечить им ливонский поход. Для татарских воинов, которые теперь состояли на московской службе и вообще были подданными московского властелина, пленники тоже уже не представляли большой ценности. В Московской державе не было работорговли в широком масштабе, следовательно, распорядиться живым товаром по-старому бывшие жители степных кочевий не могли. А потому ливонское мирное население ожидал только один исход — смерть. Московские ратники убивали всех попавших под их нашествие людей, от детей до стариков.

Ливонские летописи оставили много леденящих душу подробностей не просто о жестокостях, а о нечеловеческих варварствах русского воинства. Надо полагать, что если немецкие письменные источники той поры, рисуя картину злодейств завоевателя, и преувеличивают, то немного, ибо большинство наших авторитетных отечественных историков, весьма высокого уровня, склонно в целом верить им. Единственно, чем пытаются наши авторы исторических трудов оправдать грехи московского воинства, так это его национальным составом. Дескать, какой с азиатов спрос. Но нам необходимо помнить, что вступившее в Ливонию войско, будучи не русским по национальной окраске, оставалось русским по государственной принадлежности. Это было войско русского государства, оно представляло собой русскую державу, действовало от имени московской власти, следовательно, в понимании неприятеля проводило на завоеванной территории русскую национальную политику. А потому оправдать действия армии тем, что в ней преобладал татарский элемент, нельзя. Служилые татары были российскими подданными, и государство было обязано разделять с азиатами ответственность за свершаемое ими.

Некоторые наши исследователи, конечно ссылаясь на западные источники, склонны подозревать и русских людей, как не уступающих ордынцам в жестокости и в варварстве по отношению к мирному населению. Так H. М. Карамзин, рассказывая о той кампании, пишет: «Немецкие историки говорят с ужасом о свирепости россиян, жалуясь в особенности на шайки так называемых охотников, новгородских и псковских, которые, видя Ливонию беззащитною, везде опустошали ее селения, жестокостию превосходя самих татар и черкесов, бывших в сем войске. Россияне, посланные не для завоевания, а единственно для разорения земли, думали, что они исполняют долг свой, делая ей как можно более зла…». А современники тех событий из числа причастных к ним уже в те времена объясняли случившееся с Ливонией наказанием Божиим. Так один из воевод московского войска, князь Андрей Курбский, принимавший участие в том первом походе, относительно его в своих воспоминаниях написал: «Земля была богатая, а жители в ней гордые: отступили они от веры христианской, от обычаев и дел праотеческих, ринулись все на широкий и пространный путь, на пьянство, невоздержание, на долгое спасение и лень, на неправды и кровопролитие междоусобное». И далее в том же духе князь обвиняет ливонцев во всевозможных грехах, за что на них и снизошло возмездие.