Не любил он эти хоромы. И обстановка была классная, и ковры отменные, но все же что-то постоянно раздражало Новожилова.
Он зажег свет в гостиной, достал из бара бутылку кампари, плеснул на донышко бокала.
Начальство прибыло, когда часы отбили два тридцать.
— Здорово, Юра. Что за срочность?
— Понимаешь, вот какие дела.
И Новожилов пересказал не только разговор с Тарасовым, но и присовокупил к этому некоторые наблюдения последних дней.
— Хорошо, что ты мне позвонил, — сказал вице-премьер. — Очень хорошо. Ребята из окружения Самого сильно рвутся к деньгам, они сделают все, чтобы вытолкнуть нас из этого бизнеса. Кто поддерживает Китайца, мы знаем. Значит, знаем, откуда ждать удара. А Тарасов — мелкая сошка в нашей игре. Но, как мне говорили, человек головастый и комбинатор великий. Любую гадость может как пьесу разыграть. Я встречался с нашим партнером из Амстердама, он обнаружил утечку. Пошли туда надежного человека. Надо сделать все по высшему классу.
— А что делать с Китайцем и Тарасовым?
— Надо подумать. Решим через пару дней. Ты помни об Амстердаме.
— Завтра же пошлю человека.
— Не торопись, но и не затягивай. Налей мне, что ли, твоего кампари, только льда положи побольше.
На другой стороне улицы в машине три человека писали их разговор.
Прошло минут сорок, и сановный гость покинул квартиру. Как только его «мерседес» скрылся за поворотом, «жигули» с техниками поехали в сторону Никитских.
Сергей Никольский
Он знал, что ребята из ФСБ ведут круглосуточное наблюдение за квартирой Рудермана, но он никак не мог понять, почему четко в определенное время у подъезда появляются бойцы Китайца.
Ежедневно в пятнадцать часов. Ровно полтора часа они толкутся у дома, потом едут в «Кабачок», там сидят до двадцати двух и опять выдвигаются к дому Рудермана.
Так повторялось уже три дня. Утром Никольский с Лепиловым обследовали подъезд, вскрыли чердак. Попасть в дом незамеченными было почти невозможно. Сергей прикрепил на двери у самого пола тоненькую черную, под цвет двери, ниточку.
Дождавшись, когда бойцы поехали в «Кабачок», Сергей вошел в подъезд, поднялся к квартире Рудермана. Ниточка была сорвана.
Никольский позвонил Комарову. Полковник проявил такт и чудо дипломатии — он сам приехал к Никольскому.
— Небогатый кабинет, — сказал он, входя в комнату.
— Небогатый, но кабинет.
— Это точно. Ну что, Сергей Васильевич, обеспокоило тебя?
— Я прикрепил к дверям квартиры Рудермана ниточку вчера в четырнадцать, а в семнадцать пошел проверил — она была сорвана.
— Уборщица?
— Исключено.
— Пацаны?
— Не думаю.
— Кошки?
— Возможно, но маловероятно.
— Какие соображения?
— Бойцы Китайца появляются у дома дважды. В пятнадцать и в двадцать два. В пятнадцать они дежурят часа полтора-два. В двадцать два — минут пятнадцать. Думаю, кто-то проникает в квартиру Рудермана. Его они и страхуют.
— Интересно. Давай-ка пленку прокрутим. Видео у тебя, я вижу, есть.
— Значит, ваши ребята снимают?
— А как же. Ты говоришь, в пятнадцать?
Сергей включил старенький плеер. На экране телевизора появился подъезд и цифры, указывающие время.
— Семь утра. — Никольский прокрутил пленку. — Тринадцать… Четырнадцать… Четырнадцать пятьдесят…
В подъезд вошли двое с цветами и тортом.
— Теперь крути на двадцать два. — Комаров закурил, в голосе его послышался азарт. И в двадцать два в подъезд вошла все та же пара с букетом и тортом.
Они просмотрели оперсъемку за три дня. Двое с цветами и тортом появлялись ежедневно в одно и то же время.
— Вот видишь, Сергей Васильевич, что значит хорошая совместная работа. Мы прикрывали подъезд, твои ребята пасли бойцов Китайца, совместили результаты наблюдения и вышли на эту парочку. Что ты предпримешь?
— Давайте так. Я со своими ребятами возьму этих двоих, а ваши нейтрализуют бойцов.
— Знаешь, давай я спецназовцев дам, а то не дай бог… Ты начальство свое в известность поставишь?
— Думаю.
— Не веришь Белякову?
— Вообще-то верю, но…
— Что — но?
— Он очень любит запрещать все, что не касается отделения. Ведь разработку на чердаке по стрельбе вы у нас забрали.
— Я сам с ним поговорю. Когда проводим операцию?
— Сегодня в двадцать два.
— А почему ты думаешь, что они придут?
— Бойцы в «Кабачок» поехали.
— Так тому и быть. Беляков у себя?
— Да.
— Я к нему.
Начальник отделения зашел к Никольскому минут через двадцать.
— Ну чего тебе спокойно не живется, Сережа?! Зачем нам эти игрушки с чекистами? Пусть работают сами, тем более что дело о покушении на их сотрудника они у нас забрали.
— Виталий Петрович, вы же большой дипломат, — улыбнулся Никольский. — Представляете, мы обезвредим вооруженную группировку. Повяжем ее мы, проведем первоначальные следственные действия, и у нас чекисты материалы заберут. Никакой головной боли, а палку срубим.
— Здесь ты, конечно, прав. Для отчета нам такие дела вот как нужны, правда, территория не наша, а восемьдесят третьего…
— Да бойцы эти который день на нашей земле гуляют.
— Где?
— В «Кабачке».
— Пиши рапорт. Я сам приму участие в операции.
В двадцать один час все участники операции были на месте.
Никольский с Лепиловым и двумя спецназовцами ФСБ засели на площадке чердака. Время тянулось долго, тем более что курить и разговаривать было нельзя.
Сергей сидел, прислонившись спиной к стене, вытянув ноги, и думал о том, что работа стала неким болезненным состоянием. Если раньше он любил свою службу, то теперь она стала для него тоскливой и горькой, как неразделенная любовь.
Когда огромные толпы радостных интеллигентов шли по улице Горького, скандируя: «Долой КПСС», он радовался, но не верил.
Служебная карьера его не складывалась, потому что он так и не вступил в партию. Нет, он не был антикоммунистом или врагом существующего строя. Он просто презирал тех, кто руководил парторганизациями в их отделении, райотделе, управлении. Да и, наконец, в райкоме. Работая «на земле», видишь и знаешь много. А районные партлидеры в основном были нечистоплотны. Милицейские же парторганизации погрязли в интригах и стали не коллективом единомышленников, а мощной дубиной в руках начальства. Дубиной, которая безжалостно ломала человеческие судьбы.