– Пф-ф! – фыркнул Инчни. – Правда скрыта веками и расстоянием. Что такое Академия? Мир как мир, самый обычный, только и всего. Там живут самые обычные люди. Если в них стреляют, они умирают – как все.
Инчни легко вел катер. Внизу серебристой лентой извивалась река. Он прошептал:
– Сейчас поговаривают о другом человеке. Вот кто уж точно встряхнет всю Периферию!
Коммейсон сразу стал подозрительным.
– Что ты знаешь об этом?
Водитель перестал улыбаться.
– Ничего, сэр. Просто так, к слову пришлось.
Сквайр недолго оставался в растерянности. Он грубо и твердо заявил:
– Ты ничего не говоришь просто так. Только из-за того, что ты слишком много знаешь, твоя голова пока на плечах. Но я знаю, о чем ты. Этого человека зовут Мул, и его посланник был у нас пару месяцев назад… по делу. Скоро должен прибыть еще один посланник для… завершения переговоров по этому делу.
– А эти? Ну, те, что только что прибыли? Эти – не от него?
– Не похоже.
– Сообщали, что Академия захвачена.
– Я тебе, во всяком случае, этого не говорил.
– Но так сообщили, – беспечно продолжал Инчни. – И если это правда, значит, они могут быть беженцами, а их можно задержать – это очень понравится посланнику Мула.
– Ты так думаешь? – неуверенно спросил Коммейсон.
– Ну, сэр, это же ежу понятно: друг победителя – всегда его последняя жертва. Чтобы ею не стать, нам надо прибегнуть к элементарной самозащите. У нас же есть такое замечательное средство, как психотест. А к нам прибыли четыре человека из Академии, целых четыре мозга, которые можно исследовать. Неплохо было бы узнать побольше об Академии – это может оказаться даже полезнее, чем информация о Муле. И дружба с ним будет не так опасна для нас.
Коммейсон, подставив лицо прохладному ветерку, вернулся к своей предыдущей мысли.
– Ну а если Академия все-таки не побеждена? Если в сообщениях врут? Говорят, было предсказано, что их победить невозможно.
– Сэр, мы уже не в том возрасте, когда верят в сказочки.
– И все-таки вдруг их не победили, Инчни? Представь. Вдруг их не победили? Мул, правда, мне кое-что обещал… – Тут он почувствовал, что зашел слишком далеко в откровенности. – Ну… в общем, хвастался. Но слова – ветер. Легко сказать, а трудно сделать.
Инчни тихонько рассмеялся.
– Сделать и правда трудно, но главное – начать. Академия на краю Галактики – нашли чего бояться!
– Да… Но есть еще и принц… – пробормотал Коммейсон, обращаясь больше к самому себе.
– У него тоже дела с Мулом, сэр?
Коммейсон недовольно нахмурился. Инчни был назойлив.
– Да так себе. Слабенько. Не так, как у меня. Но он ведет себя все хуже. Несдержан, вспыльчив. В него как будто бес вселился. Если я задержу этих людей для своих целей, а он вздумает забрать их себе – ему ведь не откажешь в кое-какой проницательности, – знаешь, я пока не готов с ним сильно поссориться.
Он нахмурился, одутловатые щеки повисли мешками.
– Вчера я мельком видел этих чужестранцев, – вскользь заметил водитель. – Интересная дама, однако, эта брюнетка. Мужская походка, аристократическая бледность…
В голосе его звучали романтические нотки, и Коммейсон удивленно взглянул на него.
Инчни продолжал:
– Думаю, можно избавиться от излишней проницательности принца, если предложить ему разумный компромисс. Вы можете спокойненько забрать себе остальных, оставив ему эту даму.
Коммейсон просиял.
– Это мысль! Отличная мысль! Инчни, поворачивай обратно! Слушай, Инчни, если все пойдет хорошо, мы вернемся к разговору о твоей реабилитации.
Что-то символическое было в том, что, войдя в свой кабинет, Коммейсон обнаружил ожидающую его персональную капсулу. Ее доставка была произведена на длине гиперволны, известной немногим. Коммейсон довольно ухмыльнулся. Человек от Мула вот-вот должен был прибыть, а Академия действительно капитулировала…
Не таким представляла себе Байта императорский дворец и была крайне разочарована. Комната была маленькая, простая, почти обычная. А дворец был намного скромнее, чем дворец мэра в Терминусе, а уж что касается Дагобера IX…
У Байты имелось сложившееся впечатление о том, как должен выглядеть Император. Во всяком случае, он не должен был выглядеть как добренький дедушка школьной подруги. Он никак не должен был оказаться тощим, седым и дряхлым и не мог сам подавать чай гостям, изо всех сил стараясь им угодить.
Но все было именно так.
Дагобер IX ласково улыбнулся, наливая чай в протянутую чашку.
– Это большая радость для меня, моя милочка. Возможность отдохнуть от церемоний и кучи придворных. Ах, как давно меня не навещали мои подданные из дальних провинций! Я уже старенький стал, и всеми делами занимается мой сыночек. Виделись вы с моим сыночком? Хороший мальчик. Молодой еще, горячий, ну да это дело понятное. Хотите ароматную таблеточку? Нет? Зря. Очень вкусно.
Торан попытался по возможности тактично прервать старика.
– Ваше Императорское Величество…
– Да?
– Ваше Императорское Величество, мы не намеревались вас задерживать…
– О, никакого беспокойства. Вечером, конечно, будет официальный прием, а пока мы совершенно свободны. Ну-ка, ну-ка, запамятовал, откуда вы прибыли-то? Знаете, давненько у нас не было официальных приемов. Из провинции Анакреон, вы сказали?
– Из Академии, Ваше Императорское Величество!
– Да-да, из Академии, вот теперь я вспомнил. Я посмотрел, где это. Это в провинции Анакреон. Я там, признаться, никогда не бывал. Доктор не позволяет мне, знаете ли, путешествовать. Что-то не припомню, чтобы тамошний вице-король что-нибудь сообщал в последнее время. Как там у вас дела?
– Сир… – обескураженно пробормотал Торан. – Ничего, мы не жалуемся…
– Это похвально. Надо будет как-нибудь отметить моего вице-короля.
Торан беспомощно глянул на Эблинга Миса, который откашлялся и проговорил:
– Сир, нам сказали, что для посещения Имперской Библиотеки на Тренторе требуется ваше разрешение.
– Трентор? – рассеянно спросил Император. – Трентор?
Его высохшее лицо неожиданно исказилось гримасой боли.
– Трентор? – прошептал он. – Теперь я вспомнил… Я вернусь туда… с эскортом звездолетов. И вы полетите со мной! Вместе мы одолеем мятежников! Этого, как его… Гилмера! Вместе с вами мы восстановим Империю!
Его согбенная спина выпрямилась. Голос зазвучал тверже, увереннее, в глазах загорелся огонек, который, однако, быстро угас. Он часто заморгал и тихо пробормотал: