Рагастен быстро связал ему ноги, потом руки… Через несколько мгновений садовник был не в состоянии пошевелиться или произнести хотя бы один звук.
– Если захочешь шевельнуться, считай себя трупом!.. Где ключ от потайной калитки? Быстро!.. Можешь указать глазами.
Бонифаччо героически зажмурил глаза, показывая тем самым, что он не будет отвечать. Рагастен вытащил кинжал и приставил его к горлу садовника.
– Поторопись! – хладнокровно сказал он.
Бонифаччо, побежденный страхом, указал глазами на собственную грудь.
Рагастен торопливо обшарил ее. Пальцы шевалье наткнулись на ключ. Он положил ключ в свой пояс. Потом, забрав второй кляп и мешок с веревками, шевалье выскользнул наружу…
Ночь была темной. Рагастен скорее наощупь пробирался от дерева к дереву. Так он достиг аллеи, по которой прогуливался папа. Двойной ряд лип укрывал аллею, но Рагастен сразу же узнал понтифика. Правда, походка у него была какой-то странной; руки он заложил за спину, голову опустил и все время бормотал какие-то несвязные слова…
Рагастен резко наскочил на понтифика и повалил его на землю. Ошеломленный Борджиа на пару секунд онемел. Этих секунд Рагастену хватило. Когда папа пришел в себя и хотел было позвать на помощь, он этого сделать не смог: рот ему заткнул плотный кляп.
За несколько мгновений Рагастен, как и в случае с Бонифаччо, закончил связывать папу. Потом он взгромоздил пленника на плечо и, сгибаясь под тяжелой ношей, доставил его в павильон, где положил понтифика на кровать. Глаза папы были полны угроз, но Рагастен не обращал на них никакого внимания.
Едва отделавшись от своей ноши, он поспешил к потайной калитке. Рафаэль и Макиавелли были на месте. Спадакаппа под кипарисами стерег лошадей.
– Быстрее! – вполголоса скомандовал Рагастен. – Он наш.
Вся троица вошла в сад и устремилась к павильону.
Рафаэль ощущал громкое биение своего сердца. Оно чуть не разрывалось от волнения. Макиавелли был, как обычно, холоден и решителен. Рагастен, конечно, испытывал гордость от того, что держал в своих руках жизнь одного из хозяев мира. Да еще какого! Самого могучего… самого абсолютного, того, кто распоряжается не только судьбами людей, но и судьбами мирских владык, и даже сознанием народов.
И пока они пробирались по саду, пока каждый из них раздумывал о многом, церковный колокол – из минуты в минуту – продолжал посылать свои скорбные призывы, которые, дрожа, затихали в безмолвии ночи.
XXXIII. Любовный напиток
После ночного свидания с Магой Родриго Борджиа вернулся в свои апартаменты. Никто не заметил его прогулки.
В Тиволи, как и в Ватикане, как и во всех дворцах и виллах, где ему приходилось жить, были устроены тайные выходы, известные только одному папе.
Добравшись до своей комнаты, он тщательно рассмотрел маленький пузырек, переданный ему колдуньей. С затаенной радостью он вертел пузырек в руках.
– Завтра! – проговорил он со вздохом. – Завтра она будет моей… Если эта девушка захочет сопротивляться, это будет просто ужасно…
Он сжал кулаки, но быстро успокоился.
– С помощью вот этого я ею овладею!..
Учение об афродизиаках теперь забыто, но во времена Александра VI оно еще процветало. Не раз в своей жизни папа пользовался любовными напитками. Он верил в их эффективность. Сейчас он был полностью убежден, что благодаря пузырьку, полученному от Маги, страстно желанная ему девственница превратится в роскошную любовницу.
Весь остаток ночи старый Борджиа, хмуро и молчаливо, мечтал об этом, пытаясь представить себе такие тонкости, когда страсть почти соседствует с жестокостью. Наступивший день тянулся медленно. Папа потребовал, чтобы его оставили одного.
К вечеру он приказал позвать Пьерину, матрону, которой он доверил наблюдение за своей жертвой.
– Синьора Пьерина, – спросил он, где девушка?
– В саду.
– А скоро ли наступит время подняться ей в свои апартаменты?
– Через несколько минут.
– А скажите мне, синьора Пьерина, нет ли у нее привычки пить перед сном?
– Она много пьет. Наверняка от нервного возбуждения.
– И что она пьет?
– Воду. У нее на столике, возле постели, стоит полный графин.
Говоря это, матрона внимательно смотрела на папу.
Тот молчал. Не потому, что колебался: просто-напросто желания уносили его далеко от действительности. Так он грезил, полузакрыв глаза, в течение нескольких минут, потом сделал резкое движение, пытаясь вернуться к прерванному разговору. Но тут он увидел, что синьора Пьерина исчезла. Он нетерпеливо топнул ногой и уже схватил молоточек, чтобы ударить в колокол. Именно в это мгновение Пьерина вернулась.
В руках она держала графин.
Старый Борджиа улыбнулся. И в этой улыбке сквозила гордость за слуг, которые так надрессированы, что понимают его мысли.
– Я подумала, – сказала Пьерина, – что вам нужно показать графин. Разыскала его. Он наполовину заполнен свежей, чистой водой.
Она поставила графин на стол, что Борджиа никак не одобрил. Только сказал:
– Пьерина, пойдите к аббату Анджело и скажите ему, что сегодня вечером он мне не нужен. Я хочу спать, чтение утомит меня. Потом вернетесь сюда.
Матрона исчезла, а Борджиа быстро подошел к графину. Недрогнувшей рукой он отмерил три капли жидкости, содержавшейся в пузырьке. Вода не изменила цвета. Папа понюхал воду и не почувствовал никакого особого запаха. Тогда он вернулся в свое кресло.
Когда матрона появилась снова, она прежде всего взглянула на графин. Она молча ждала, уверенная в том, что теперь ей предстоит сделать.
– Можете удалиться, синьора Пьерина, – спокойно сказал папа. – Вы мне бюольше не нужны. Да, и графин можете отнести. Какого лешего мне с ним делать?
Матрона схватила графин, инстинктивно прикрыв его краем своего шарфа, как бы желая показать свое намерение спрятать его. Потом она поспешно вышла.
Папа, сидя в кресле, размышлял о происшедшем. Потом от нетерпения у него застучало в висках. Он поднялся, сделал несколько шагов в ожидании назначенного им себе времени.
К половине десятого он вышел из своих покоев и направился уверенным шагом в комнату Розиты. Но в темном коридоре перед ним неожиданно появилась Пьерина.
– Она выпила, – прошептала она. – После этого быстро заснула. Я заперла дверь. Вот ключ.
Борджиа взял ключ. Матрона неприметно исчезла.
Папа подошел к двери. Немного побледнев, он медленно открыл дверь; руки у него слегка дрожали, в горле пересохло, дыхание участилось. Он вошел в комнату.
Слабый свет позволял оглядеть помещение.
Слева располагалась кровать с расшитым шелковым пологом. Возле кровати стоял маленький столик с хрустальным подносом на нем. На подносе заметны были фатальный графин и почти пустой стакан. В ногах кровати находился другой столик, на котором неярко горел восковой светильник. Спящая девушка оставалась в тени.