Время между тем тянулось медленно. Рагастен поначалу было собрался выковырять железный крюк из каменной стены. Но очень скоро он убедился, что даже с подходящим инструментом ему потребовалось бы немало дней, чтобы осуществить этот замысел. Потом он попытался разбить ручные и ножные кандалы, резко ударяя ими друг о друга. Он только набил себе синяки. Наконец он уперся изо всех сил, пытаясь разорвать хотя бы одно звено в цепи… Всё было бесполезно. Тогда шевалье присел у стены и машинально стал жевать кусок хлеба. Потом мало-помалу усталость взяла свое, и шевалье уснул.
Его пробудил скрежет ключа в замке. Камера осветилась.
Вошли двое стражников; каждый из них держал в руках факел. За ними в камеру протиснулись четыре аркебузира, потом еще трое мужчин в монашеских рясах, с капюшонами, прикрывавшими головы, расположились прямо перед ним. А в коридоре Рагастен заметил солдат с пиками и алебардами – добрых два десятка солдат готовы были наброситься на узника по первому приказу.
Один из троицы в капюшонах выступил на шаг, тогда как двое других приготовились записывать.
– Вы и в самом деле шевалье де Рагастен? – спросил мужчина.
– Да, синьор… А вы кто?
– Я – судья верховного трибунала, уполномоченного выносить окончательные приговоры во имя папского правосудия, опирающегося на Божественную справедливость. Обвиняемый, вы прибыли в Италию, чтобы подстрекать к измене против святого отца и его августейшей семьи.
– Я приехал в Италию, чтобы поступить на честную службу к герцогу Борджиа, – ответил Рагастен.
– Свидетели показали, что ваши намерения были далеки от тех, что вы только что назвали. Но мы не хотим углубляться в ваши мысли… Мы только обвиняем вас в попытке убийства…
– Убийства? – Рагастен скорее удивился, чем возмутился.
– Вы неожиданно, изменнически, трусливо нанесли удар кинжалом монсиньору Франческо, герцогу Гандийскому.
Рагастена оглушило столь неожиданное обвинение. Он просто пожал плечами.
– Отвечайте на выдвинутое против вас обвинение… Не молчите.
– Я молчу, потому что это обвинение абсурдно. Убийца… Да вы его знаете так же хорошо, как и я. До сих пор я сомневался в увиденном… Не доверял своим чувствам. Но теперь я убежден, что не ошибался. Передайте синьору Чезаре, чтобы в следующий раз, когда он нанесет подлый удар кинжалом, он хорошенько вытирал следы крови.
– Вы напрасно пытаетесь внушить суду факт омерзительного кощунства, – поспешно возразил судья. – Повторяю. Можете ли вы доказать, что не закололи кинжалом Франческо, герцога Гандийского?
Рагастен присвистнул, как на охоте.
– Напишите, что обвиняемый признался! – крикнул судья.
– Напишите также, что судья верховного трибунала солгал, – добавил Рагастен.
Ничего не ответив, судья схватил протокол, который ему протянул писарь и принялся поспешно читать его. Он закончил чтение следующими словами:
– Осужденный, приговор будет приведен в исполнение в течение трех суток. Этот срок вам дается, чтобы испросить Божественное милосердие…
– А вам… вам потребуется целая жизнь, чтобы смыть с совести злодеяние, вами совершенное.
Несколько секунд спустя Рагастен остался один. Эта пародия на суд совершилась с такой быстротой, что шевалье подумал, не приснилась ли она ему.
Но вскоре он смог отчетливо воспроизвести все детали этой ошеломляющей сцены. И вновь отдались в мозгу слова приговора:
– Осужденный будет помещен в последнюю камеру на срок два раза по двенадцать часов, чтобы раскаяние смогло войти в его развращенную душу… Потом он будет извлечен оттуда живым или мертвым… Ему будут отрублены запястья … в публичном месте… Палач перерубит ему шею на судебной плахе топором или мечом… Тело осужденного будет выставлено у позорного столба в течение двух суток после казни.
Где находится эта последняя камера, о которой говорилось в приговоре? Рагастену это было безразлично. Но зато он ясно понял, что ему отрубят голову. Его мысли непреодолимо обращались к Чезаре.
– Да, хорошенького господина я себе здесь выбрал! – пробормотал он. – Я приехал сюда, чтобы пройти курс славы, а получил от него урок убийства. Еще дешево отделался!..
XIX. Роза
Рафаэль Санцио после похищения своей юной жены отправился в Гетто, чтобы предупредить Магу о том, что произошло, но он не нашел приемной матери Розиты. Она и в самом деле исчезла.
…Когда Рафаэль ушел, навсегда уведя свою Форнарину, старая Роза удалилась в комнату девушки в приступе безнадежного отчаяния.
– Теперь одна!.. Одна во всем мире… Одна с жаждой мести…
Эти слова она повторяла бесконечно, то и дело прерывая их рыданиями. Но сердце Маги закалилось в страданиях. Поэтому через некоторое время она успокоилась, по меньшей мере внешне.
Она вернулась в конуру, в которой принимала папу. Потом открыла старый сундук, вытащила из него шкатулку, набила золотом и драгоценностями пояс и, покончив с этим занятием, еще раз оглянулась вокруг и вышла.
Мага прошла цепи, перегораживавшие улицы Гетто, и, казалось, вновь обрела хладнокровие. Десять минут спустя она оказалась перед Веселым дворцом. Она обогнула его, дошла до того места, где здание подходило к самой воде, остановилась перед маленькой дверью и открыла ее своим ключом.
Не в первый раз старая Роза пользовалась им; не однажды она таким путем проникала в жилище Лукреции. Она пересекла, не колеблясь, некое подобие внутреннего дворика и вошла в проход, преодолев который, поднялась по узкой лестнице.
Достигнув третьего этажа, Мага пошла по лабиринту коридоров с такой уверенностью, что выказывало совершеннейшее знание их расположения. Наконец она остановилась перед одной дверью и поскребла пальцем. Подождав несколько секунд, она еще раз царапнула, но на этот раз особым образом. Видимо, это был заранее обговоренный сигнал. Мгновением позже дверь отворилась и чей-то голос в темноте едва слышно проговорил:
– Это вы, синьора?.. Пресвятая Дева! Какие холодные у вас руки… Садитесь, вот здесь… Подождите, я зажгу свет…
Мага позволила отвести себя за руку и уселась, не говоря ни слова. Мужчина, говоривший с ней, торопливо зажег светильник. Пламя выхватило из темноты фигуру старичка с демоническим лицом и сардонической усмешкой, того самого, что приносил Рагастену в гостиницу кошелек с сотней пистолей: синьор Джакомо.
– Накиньте плед на плечи, синьора Роза, – заботливо сказал старик. – А вот вам подушечка под ноги… Удобно вам в кресле?
Интендант стоял перед сидящей старухой в почтительной позе, выражая глубокое уважение.
– Джакомо, – проговорила Мага, – я хочу видеть ее…
Старик вздрогнул и молитвенно сложил руки.
– Что вы сказали, синьора?
– Я сказала, что хочу видеть Лукрецию…