Легендарное оружие древности - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Низовский cтр.№ 45

Деревянные ножны длиной 90 см обложены золоченым серебром, с правой стороны — чеканным, а с левой — гладким, с резным орнаментом в виде мелких стилизованных цветов. Вся лицевая сторона ножен украшена камнями бирюзы средней величины, вставленными в гнезда из позолоченного серебра. Устье, наконечник и пять обоймиц декорированы крупными пластинами яшмы, поверхность которых покрыта тонкой золотой насечкой в виде листьев и мелкими рубинами и изумрудами, вставленными в золотые гнезда. Яшмовые пластины окружены бирюзовыми камнями средней величины. Между обоймицами, украшенными ромбовидным орнаментом, помещены восемь полукруглых перламутровых пластинок, на каждой из которых в золотых гнездах укреплено по одному маленькому рубину. Две верхние обоймицы имеют серебряные кольца для прикрепления к поясу.

Сабля князя Пожарского, несомненно, изготовлена в восточном стиле, но, в отличие от палаша М.В. Скопина-Шуйского, в турецком, а не в персидском. Украшение яшмой, например, чрезвычайно характерно для турецких мастеров ХVII века. Из описи имущества царя Михаила Федоровича 1640 года известно, например, что у него была турецкая сабля, оправленная золотом и серебром, с яшмой и бирюзой. В оправе турецких сабель применялся и перламутр. Клинок с елманью также типичен для турецких сабель. О турецком влиянии свидетельствует и характер оправы ножен: на ножнах сабли Пожарского она сплошная, а на ножнах палаша Скопина-Шуйского, имеющего персидское происхождение, в виде отдельных пластин.

В то же время на клинке сабли князя Пожарского нет никаких восточных надписей, и он стальной, а не булатный. Следовательно, он не персидский и не турецкий. Но где же тогда он был изготовлен? По мнению специалистов, ответ следует искать в специфике работы московской Оружейной палаты той поры, которая в ХVII веке являлась основным центром производства парадного холодного оружия в России.

Русские мастера в своей работе традиционно ориентировались на образцы восточного оружия и умели отковывать клинки на персидский (кизылбашский), турецкий, «черкасский», а также на литовский и польский «выков». Клинки отковывались из стали русского производства и из привозного восточного булата и монтировались на «турское» (турецкое) и на «кизылбашское дело». Ножны оправлялись металлом или целиком по турецкому образцу, или же отдельными деталями, наподобие персидских ножен. Для украшения использовались камни, привезенные с Востока, — бирюза, сапфиры, рубины, шпинель, яшма. В копировании восточных образцов русские мастера добивались весьма высоких результатов. Польский шляхтич Самуил Маскевич, участник событий Смутного времени, бывший в 1610–1611 годах в Москве, отмечает в своих записках: «Русские ремесленники превосходны, очень искусны и так смышлены, что все, чего с рода не видывали, не только не делывали, с первого взгляда поймут и сработают столь хорошо, как будто с малолетства привыкли, в особенности турецкие вещи: чепраки, сбруи, седла, сабли с золотою насечкою. Все вещи не уступят настоящим турецким».

Кроме русских в Оружейной палате работало и много мастеров-иностранцев: поляков, немцев, голландцев; работали даже персидские оружейники, приехавшие из Ирана. В собрании Оружейной палаты сегодня можно увидеть парадное оружие, изготовленное русскими мастерами и иностранцами, работавшими в России. У большинства сабель клинки привозные или сделанные «на иноземный выков», преимущественно восточный; монтировка же в большинстве случаев осуществлена русскими мастерами.

К числу выходцев из Ирана, работавших в Оружейной палате в Москве, как считается, принадлежал мастер Тренка Акатов, именуемый в одном из источников «сабельным хозяином», — так назывались только персидские мастера. В описи 1687 года упоминаются два клинка «Трепки Акатова дела». По мнению специалистов, клинок сабли Д.М. Пожарского ближе всего к сабельной полосе работы Тренки Акатова, хранящейся в Оружейной палате: на правой стороне ее имеется сделанное золотой насечкой клеймо, изображающее льва, а на теле льва — два углубленных кружка, схожих с кружками на сабле Пожарского. В описи 1687 года об этой полосе сказано: «Полоса стальная, Тренки Акатова, первое дело, делана при боярине при князе Борисе Александровиче Репнине». Боярин Б.А. Репнин управлял Оружейным и Серебряным приказами в 1640–1642 годах; это совпадает с последними годами жизни Д.М. Пожарского. Таким образом, нельзя исключать, что сабля князя Пожарского представляет собой изделие мастеров московской Оружейной палаты, сделанное по турецкому образцу.

После 1647 года палаш М.В. Снопина-Шуйского и сабля Д.М. Пожарского хранились в ризнице Соловецкого монастыря и во всех описаниях монастыря традиционно упоминались в числе его достопримечательностей. Подробные сведения об этих реликвиях содержатся в описании монастыря, опубликованном в 1836 году архимандритом Досифеем (Досифей, архим. Географическое, статистическое и историческое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. М., 1836; второе издание — М., 1853). По словам автора, князь Семен Васильевич Прозоровский в 1647 году дал в монастырь по кончине Дмитрия Михайловича Пожарского саблю его с «серебряной оправой и с дорогими каменьями» и палаш «в серебряной оправе с каменьями, собственный князя Михаила Васильевича Шуйского-Скопина». Таким образом, принадлежность этих двух реликвий замечательным деятелям русской истории начала XVII века подтверждается традицией, но достоверно установить, так ли это, не представляется возможным. Однако пока нет также и никаких данных, которые всерьез заставили бы нас усомниться в этом.

Значительная часть предметов, связанных с именем легендарного украинского гетмана Богдана Хмельницкого, ныне хранится в музеях Польши, и прежде всего — в знаменитом музее Чарторыйских, который с 1950 года является филиалом Национального музея в Кракове. Этот музей, самое старое частное собрание Польши, был основан в 1796 году княгиней Изабеллой Чарторыйской, а первыми его экспонатами стали трофеи, захваченные у турок в историческом сражении у стен Вены в 1683 году. Княгиня приобрела также собрание герцогов Брабантских, включая их богатую библиотеку, а под влиянием модного в ту пору романтизма — множество «памятных» реликвий, включавших в себя стул Шекспира, фрагменты надгробия Ромео и Джульетты, реликвии, связанные с именами Абеляра и Элоизы, Петрарки и Лауры. Как свидетельствуют музейные каталоги, в начале XIX столетия в этом же собрании оказались реликвии, связанные с именем Богдана Хмельницкого, — сабля, нагайка и два кубка.

Упоминания о сабле появляются уже в самых ранних описаниях коллекции Чарторыйских, из чего следует, что в составе собрания она находилась еще в первые годы XIX века. Ранняя история сабли практически неизвестна. Существует версия о том, что украинский гетман подарил ее костелу в Сокале. В самом раннем каталоге собрания Чарторыйских сабля фигурирует как «палаш в черных ножнах, оковка железная, с золотым портретом Богдана Хмельницкого, предоставлена им костелу в Сокале». В 1877 году она описывается уже как «сабля простая, поврежденная ржавчиной, с золотым бюстом Богдана Хмельницкого. Без ножен». Бросающееся в глаза замечание о плохом состоянии сабли и отсутствии ножен говорит о том, что за истекшие полвека реликвия пережила какое-то тяжкое испытание. И это действительно так!