И, уже падая на пол, она услышала предсмертный крик Мигеля Ларедо:
– Диана! Ее… пистолет!
33
Я погружена в какую-то патоку – густую, липкую.
– Диана…
Имена не существуют. Что такое имя, как не некая форма разделения? Но в моем восприятии рука была частью тела, а также частью того воздуха, в котором она движется. И декорации, и актеры являли собой неделимое целое.
…ее…
И звуки, и образы уподобились какому-то длинному коридору с разных точек обзора или же граням сверкающего на солнце драгоценного камня. Левая рука и челюсть болят, верно, но эта боль – всего лишь штрих на общем фоне, вышивка на парадном одеянии. Единственное важное ощущение – или, по крайней мере, единственное, что я запомнила, – было исключительно геометрическим: как будто я представляла собой незавершенную окружность – линию, ожидавшую своего часа, чтобы стать совершенной.
…пистолет!
И в этот момент в меня врезаются эти костлявые коленки. Произошла небольшая смена декораций. Луч света развернулся, словно прожектор в концлагере во время массового побега заключенных. И я увидела публику: густую толпу трупов, одетых в старинные костюмы, и все они – на ногах. Один напоминал Анну Болейн, но голова у него пока еще была на месте.
С этого мгновения реальность возобновилась.
– Эге, да ты живой, Мигель… – Я прислушалась.
И вдруг все стало происходить очень быстро, будто кто-то запустил видео в ускоренном режиме. Я сижу на полу, еще не придя в себя после столкновения с Клаудией, а возле меня пистолет. Его я узнала: тот самый, сборно-разборный, которым мне дома угрожал Мигель. Кажется, я помню, как Клаудия держит его в руке, и он, должно быть, только что из этой руки выпал. И Мигель почему-то хочет, чтобы я его взяла.
Я протянула руку к пистолету, но тут зазвучал голос Клаудии:
– Да, в последние годы я недостаточно тренировалась в стрельбе…
Она уже встала на ноги и, воспользовавшись импульсом этого движения, ударила правой ногой Мигеля, тело которого еще корчилось на полу. Она была босиком, но и без туфли удар пяткой оказался неслабым. Мигель взвыл и откатился, оставляя за собой влажный темный след, к ногам манекена, тут же на него и рухнувшего. Там они оба и остались – без движения. И тогда другая рука – тонкие щупальца – появилась в поле моего зрения и схватила пистолет.
– Но мою ошибку еще можно исправить, не так ли? – произнесла Клаудия и направила пистолет на Мигеля.
«Приведи сюда девочек, Окса».
Зрелище того, как Клаудия бьет Мигеля, заставило меня действовать.
Ничто из того, что говорила или делала со мной до этого момента Клаудия, меня не слишком заботило. Я знала, что была в состоянии предодержимости и что Клаудия потеряла контроль надо мной из-за толчка Мигеля, которому, несмотря на ранение, удалось подползти к ней сзади, пока она говорила. Но вмешалась я лишь потому, что хотела не дать ей выстрелить.
И я прыгнула на нее в тот самый миг, когда со звуком открывшейся банки пива из маленького ствола вылетало нечто невидимое и смертельное. Я не успела даже коснуться ее до того, как она выстрелила, но мое нападение вынудило ее непроизвольно дернуться, и пуля изменила траекторию. Я услышала удар и взмолилась только о том, чтобы это оказалось безвредным звуком попадания в стену.
Больше я ничего не могла сделать для Мигеля – теперь нужно было позаботиться о себе.
Клаудия, может, и тощая, но ее тело – сплошные жилы, прочные, словно морские канаты, и когда я врезалась в ее живот, то больше, кажется, навредила себе, чем ей. По крайней мере, удалось сбить ее с ног, и мы превратились в один из летательных аппаратов, которые изобретали наши предки: я вместо мотора, а Клаудия машет руками, как крыльями. Так мы пронеслись через половину помещения, и мне удалось, уже перед самым столкновением, высвободить наконец руки.
Но врезались мы не в стену – я поняла это, услышав звон металла, – это была рама большого зеркала, скрытого за занавесом. Стекло, кажется, не разбилось. К счастью, я – тоже.
Пистолет.
Я уже говорила, что не могу считаться большим специалистом по борьбе. Тем не менее азы, вроде приоритета действий в любой драке, мне известны. «Сначала разоружи ее». Воспользовавшись ударом о зеркало, я схватила Клаудию за правое запястье. Мне пришлось делать это правой рукой, потому что левая, с разодранной повязкой, болела ужасно. Краем глаза я видела, что Клаудия улыбается, ощущала на лице ее дыхание, как после изматывающего упражнения, когда мы должны были ласкать друг друга. Она что-то сказала, но я не расслышала. Наконец пистолет вывалился из ее пальцев и упал неизвестно куда. Мне показалось, я поняла, что именно она сказала: «Хочешь отобрать его у меня? Ну, вот он».
Она сама выпустила пистолет из рук.
Клаудия, конечно же, тоже не была экспертом в вольной борьбе. Мы – наживки, мы – мошенницы. Дело не в том, кто сильнее, а в том, кто искуснее обманет. И, отвлекая мое внимание тем, что отпускала пистолет, она подняла левую ногу таким образом, что казалось, тело ее плывет в воздухе.
И я полетела назад от страшного удара этой ноги. Я раскинула руки, и толпа пыльных призраков приняла меня, оказывая мне фальшивую поддержку, словно подхалимы-подданные лишившейся чувств королеве. Я попыталась за них уцепиться, но единственное, что удалось, – это опрокинуть пару-другую манекенов. Я подумала, что Клаудия снова меня ударит, и постаралась как можно быстрее встать на ноги, но она этого не сделала.
– Отлично, супервумен! – воскликнула она. – Давай! Поднимайся!
Она выбросила кулак вперед, но я уклонилась. Следующий удар уже попал в цель, и по моему подбородку потекла кровь.
– Давай, Жирафа, шевелись! Ударь меня!
Тактика Клаудии была неизменной: ждет, бьет, опять ждет. И тогда я поняла почему. Она хочет держать меня на расстоянии, а вовсе не драться. Ее цель – не выбить из меня сознание и даже не победить меня, а снова насадить на крючок. Она готовится к новой маске. И это подтолкнуло меня выработать план.
Я передвинулась в угол – тот, что был напротив входа и возле зеркала, которое мы обычно использовали во время репетиций. Закрывавший его занавес с одного угла был оторван и висел только на втором углу, наполовину занавешивая стекло. Я специально упала после очередного удара, чтобы оказаться к Клаудии спиной, близко от зеркала, и подготовила свою маску – за десятые доли секунды.
Филия Клаудии – Кровь. Ничего общего с вампирами, скорее с притяжением, которое может спровоцировать наживка, притормозившая свой собственный псином в пользу яркой декорации, где будет доминировать ярко-красный цвет. Женс связывал эту филию с «Генрихом VIII», одним из последних творений драматурга, написанным предположительно совместно с другим членом Кружка гностиков, Джоном Флетчером. Замысловатые и подробные ремарки, пышные декорации, пурпурные одежды таких персонажей, как кардинал Уолси, и даже тот факт, что главный герой – король – стал знаменит в том числе тем, что отрубил голову нескольким женам, – все это тайные символы маски Крови. Все жидкости красного цвета, в том числе и кровь, усиливают эффект. Женс заставлял нас репетировать эту маску, предварительно обливая нам кожу красным вином.