Арк - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Троцкий cтр.№ 8

Хотели попробовать собирать хворост во время стоянок, но не знали, насколько долго те длятся.

Ослабшие люди были бы не в силах добежать даже до ближайшего вагона, если состав тронется. А отстать от состава – верная смерть: ни продуктовых карточек, ни вещей, многие без документов.

Да и железнодорожные пути вокруг теперь стали девственно-чисты – топлива не хватало, собиралось все до последней ветки. Значит, чтобы достать дрова, нужно было уходить далеко от поезда.

Голодали. Замерзали. Засыпали – и не просыпались…

– Аркаша, – прошептал отец сиплым голосом, – ты не спишь?

– Не сплю, папа.

– Сынок, у меня спина примерзла, помоги.

Парень снял варежки и обмороженными скрюченными пальцами начал отковыривать отцовскую шинель. Ногти ломались, руки тряслись от слабости, но он упорно продолжал скрести костяшками наледь.

Наконец, со стоном отец отвалился от стены, с трудом подняв голову и мутным взором обвел вагон.

– Почему тебе никто не помог? – прохрипел он.

– Наверное, спят все.

– Спят они… спят… как же… толкни вон того, – кивнул головой отец.

Аркаша, держась за стену трясущегося вагона, подошел к сидевшему на скамейке исхудавшему, с виду когда-то крепкому мужчине. Голова его склонилась к груди, рот чуть приоткрыт. Казалось, ну что тут, просто задремал человек. Но изо рта не шел пар, хотя это ведь ни о чем еще не говорило…

Паренек потряс его как можно сильнее за плечо. Тот повалился на пол в той же позе, которой сидел, словно манекен из магазина. Еле успел отскочить в сторону, чтобы не придавило.

– Буди всех, – приказал отец, – тряси, проверяй, кто еще жив. Нам сейчас каждый нужен.

С трудом удалось растолкать какую-то женщину, и с ее помощью дело пошло немного быстрее.

Через полчаса оказалось, что в живых в вагоне осталось пятнадцать человек. Они бездумно, равнодушно, словно куклы, сидели кто где.

Молчали.

Аркаша посмотрел на отца. Тот собрался, прокашлявшись, кивнул сыну.

– Товарищи, – обратился к выжившим Натан командирским голосом, как обращался к бойцам во время Гражданской, как обращался к ополченцам, с которыми еще недавно оборонял Ленинград, – самое страшное уже позади. Мы вырвались из блокады. Теперь нам осталась самая малость – добраться до Мелекесса, не замерзнув.

Люди потихоньку стали собираться вокруг него.

– Дров нет, – продолжил он, – взять их неоткуда. Еды тоже нет. Что мы должны сделать? Для начала на ближайшей станции потребуем хоть какую-то пайку. Но учтите, можно только сосать ее, чтобы растянуть на долгий срок. Да и есть нам пока нельзя, опять польется все с кровью. Теперь так. Давайте те, у кого имеются силы, стащат умерших к дальней стенке. Там три трупа примерзли – не отодрать, туда остальных и сложим. Сами садимся вплотную друг к другу и пытаемся согреваться. Кто может – ходите, двигайтесь, это тоже должно помочь.

Хотя никто не назначал Натана командиром, но люди принялись за дело.

Вскоре удалось сложить тела в одном месте. Пока перетаскивали – и вправду немного согрелись.

Затем стали собираться кучками на узких нарах, отдавая друг другу тепло своего дыхания и тела.

На ближайшем полустанке Натан выпросил у коменданта для всех немного хлеба, взяли и за покойников.

Дополнительные пайки закопали в снег на полу вагона – замерзший хлеб сосать можно много дольше. Только потому и протянули до Вологды.

От Жихарева поезд полз почти восемь дней. К тому времени осталось одиннадцать человек: за пять дней с тех пор, как Натан взял на себя руководство, умерло лишь четверо. Но сам он был совсем плох.

Аркаша не знал, что делать…

Новосибирск, 1937 год

Это была ничем не примечательная войсковая часть. Высокий забор с колючей проволокой, будка КПП, тяжелые ворота.

Правда, сосновый бор, где стояла часть, местные обходили стороной. Не привлекали их ни зеленые поляны для пикников, ни россыпи грибов и ягод, ни зеркальной чистоты озеро неподалеку.

Что-то недоброе было в этом райском уголке. Шептались: пробуждается там по ночам само Зло.

Кто-то клялся, что видел патрулирующим периметр своего погибшего в Гражданскую войну отца или деда, другие – что бродят по лесу древние люди, волосатые, на обезьян похожие и ухают будто бы прям почти по-человечьи. А известный всем забулдыга Семеныч на кресте божился: мол, на песчаном берегу, в полнолуние, пили горькую Есенин с Маяковским, пели песни похабные, а как увидели его – к себе стали звать. Никто, конечно, не поверил, но с тех пор Семеныч до конца жизни «завязал».

Иногда за ворота въезжали тяжелые «Паккарды» или «Линкольны». На приступке у задних дверей стояло по охраннику в форме НКВД с автоматом, нацеленным в сторону от автомобиля. За открывавшимися воротами, перед уже подъезжавшей машиной, расстилалась заасфальтированная дорога, ведущая на огромный плац.

В любую погоду, в любое время года здесь было чисто убрано – и ни единой живой души.

Машина останавливалась у здания штаба. Предупрежденный водитель узнавал его по двум колышущимся по бокам алым знаменам. Вывесок на этом бетонном, сером одноэтажном, с единственным окном здании не было.

При входе посетителя охрана занимала пост у двери. Гость заходил и исчезал, иногда бывало на несколько дней. В таких случаях приезжала сменная машина с новым караулом.

А бывало и так, что привозили кого-то, одетого в маску, и уезжали, оставив его навсегда за толстой дверью, обитой серебристыми металлическими пластинами.

Здесь стояла плотная тишина, нарушаемая лишь тихим урчанием автомобильного мотора и шуршанием шин.

…Сегодня к куратору таинственного Хранилища прибыл тот, кого ближайшее окружение Сталина знало под фамилией Кнопмус. Положив руку на плечо встречающего, мягко произнес:

– Можешь час побыть самим собой, Зафаэль.

– Мой Абрасакс добр и великодушен, – ответил почтительно поклонившийся мужчина.

– Пока не забыл, вот возьми, – прибывший протянул куратору небольшую коробочку, – тут амулет для Кобы, заряди года на четыре. И еще подготовь новый дьюар, скоро в нашей коллекции ожидается пополнение.

В чем-то они были схожи. Зафаэль, назвавший Кнопмуса Абрасаксом, тоже имел ярко выраженные восточные черты. Но его лицо, плоское как блин, с бледной, до синевы кожей, широким носом и волевым подбородком, никогда не выражало никаких эмоций. Глаза слепыми выцветшими бельмами взирали на окружающих из-под широких, но коротко подбритых темных бровей. Тонкие губы почти не раскрывались при разговоре, а голос звучал тягуче, с металлическим скрипом.

Был он одет в белоснежный костюм, под которым матово блестела черная рубашка с широким воротом и тонкой ниткой сползал хрустящий серебристый галстук. На ногах сияли лаковые остроносые туфли.