– Ну? Вспомнил? – спросил Хью, дождавшись, когда он дожует первый кусок.
– Дай-ка подумать. – Генри велел себе не заводиться, но удержаться не получалось. – Случайно не тут ты чуть не прикончил моих друзей?
А до этого? На деревья не обращай внимания – они у меня второй раз получаются какие-то странные, как в детской книжке. Ты представь на их месте ваши сосны, и все вспомнишь.
Генри покачал головой, и Хью со стоном щелкнул пальцами. На нем внезапно оказался толстый овчинный полушубок, глупейшая шапка с завязанными под подбородком ушами и полосатый шарф до самых глаз. Генри украдкой откусил еще кусок мяса.
– Все еще нет? – не поверил Хью. – Знаешь, у тебя поразительная способность выбрасывать из головы все, что тебе неприятно.
– Потренируйся, и у тебя такая будет, – неразборчиво сказал Генри, продолжая драть зубами мясо.
Хью раздраженно вздохнул.
– Четыре года назад. Мне было двенадцать, тебе, наверное, тоже, – сказал он. Губы у него презрительно кривились, но хотя бы не дергались, уже хорошо. – Тогда как раз наша мать умерла. Сван все время ныл, как ребенок, его тупость с ума может свести. Я только теперь, когда сам стал поумнее, понял, как мне всегда хотелось иметь умных друзей, а надо было с ним торчать. В общем, однажды я не выдержал и побежал в лес – хотел один побыть. И вот я вижу огонек, подбираюсь ближе, а ты сидишь у костра и жаришь мясо.
Генри замер и перестал жевать. Он кое-что вспомнил – мелкое, неважное, давно похороненное под другими событиями. А Хью ходил туда-сюда в своей дурацкой шапке и захлебывался словами.
– Мы со Сваном тогда были еще слишком малы, чтобы ходить на охоту за чудищем, и нам запрещено было соваться в этот лес, но я пошел просто назло, хотелось сделать что-нибудь безумное. Я замерз, а ты издали выглядел не как чудовище, а как обычный парень. В общем, я хотел подойти и спросить, можно ли погреться у твоего костра. А ты меня услышал, только когда я уже почти дошел, – огонь трещал, а ты так лопал, что будто оглох. Помнишь, что ты сделал?
Хью прислонился к дереву шагах в десяти – там он и стоял тогда. Генри посмотрел вниз. Теперь рядом с ним на бревне лежали лук и стрелы.
– Давай, – отрезал Хью. – Давай, все, как тогда.
Генри вспомнил все, даже мурашки по спине, когда он сообразил, что кто-то стоит у него за спиной, что люди из деревни пришли за ним, а он все пропустил, пока вгрызался в крольчатину. Ладно, раз Хью хочется это повторить, он повторит. Генри уронил мясо на землю, схватил лук и одним гладким, коротким движением выпустил стрелу. Она вонзилась в дерево, за которым стоял Хью, и тот отпрянул.
– Ты, козел, выстрелил в меня, – прошипел Хью. – Я был просто ребенком. Если б не промахнулся…
– Я никогда не промахиваюсь, – отрезал Генри, поднимаясь на ноги. Все-таки Хью обладал поразительной способностью выводить его из себя. – Я хотел напугать. Сам испугался. Думал, ты пришел меня прикончить. Отец говорил, вы все увешаны оружием – мало ли, дети или нет. Давай, сваливай свое уродское поведение на то, что я сто лет назад в дерево рядом с тобой попал!
Генри шел к нему, а Хью отступал, его глаза сияли все сильнее, но не как сияют глаза счастливых людей, – сквозь них светилось то, что наполняло его теперь, оно разгоралось ярче, и Генри с усилием остановился.
– Ладно, остынь, – проговорил он как можно спокойнее, сам не зная, к кому именно обращается. – Я весь день потом боялся, что ваши за мной без всякого дня охоты придут. Чего не пришли, кстати?
Я не сказал отцу. Разревелся от страха и побежал домой. – Хью угрюмо выпятил челюсть, но глаза, к счастью, снова приобрели нормальный вид. – Никогда еще так быстро не бегал. Отец отлупил бы меня за то, что я полез сюда, вот я ему и сказал, что заснул в сарае. Он треснул меня, конечно, но рад был, что я вернулся: Сван заливался слезами, как сумасшедший, пока меня не было. Но знаешь, я это запомнил. Взгляд твой, и как ты зубы оскалил, когда промахнулся. Я в позапрошлом году начал ходить на охоту и все мечтал одолеть зверя, который чуть меня не убил, тогда отец увидел бы, что я… Но ты никогда никому не даешь себя обыграть, да? Всегда найдешь способ победить. Как же я это ненавижу. – Хью пнул землю носком сапога. – Это было так важно, а ты даже не помнишь.
Генри сжал переносицу. Он точно знал: все зависит от того, как он ответит, но в голову лезла только ужасная глупость. И он решил довериться этой глупости – все лучше, чем стоять и молчать.
– Можешь снег вернуть обратно? – спросил он. – Я зиму люблю.
Хью нахмурился, но щелкнул пальцами, и все вокруг снова покрылось сугробами. Костер по-прежнему горел, отсветы пламени подергивались на снегу, но в этот странный бесцветный вечер даже они уже не казались красными. Генри нагнулся и зачерпнул снега. Раньше ему казалось, что прошлое исправить нельзя, но теперь он уже не был в этом уверен.
Генри медленно сжал снег, прихлопнул его обеими руками, – он видел, что дети в Хейверхилле делали вот так на ярмарке Зимнего дня. Хью следил за каждым его движением настороженно, как животное, но не двигался с места. Генри подбросил снежный шар на руке.
– Защищайся, – сказал он.
И швырнул шар в Хью. Тот увернулся, в глазах полыхнула злоба, но Генри покачал головой и шагнул ближе к нему, нагибаясь за новой порцией снега. Небо над ними было черным и мертвым, ни звезд, ни луны.
– У нас тут вообще-то последний вечер перед концом света, – сказал Генри, глядя, как начинают подергиваться руки и ноги Хью. – Сила откликается на опасность, защищает владельца – поверь, я знаю. Дашь ей убить единственного, с кем можно поиграть?
Он бросил еще один снежок, но тот не долетел – Хью с рычанием выбросил вперед руку, и Генри отшвырнуло назад. Снег смягчил падение, и Генри начал лепить новый снежок, не вставая с земли.
– Ты хотел подраться, так давай, – невозмутимо сказал он. – Давай, Хьюго.
– Ты издеваешься? – спросил Хью.
От удивления он даже не отбросил третий снежок, и тот попал ему прямо в рот. Генри встал и развел руками, показывая, что не защищается. Хью нагнулся, обеими руками злобно слепил снежок и запустил ему в лицо. Снежная крупа пушисто рассыпалась от удара, и Генри стряхнул ее, трогая языком нижнюю губу. Прекрасный, знакомый вкус снега. Он спрятался за дерево и оттуда ударил снежным шаром в Хью, тот ударил в ответ, скалясь, как хорек, – и вот теперь Генри понял, зачем дети это делают.
Это было весело, но не страшно, – восторг безопасной драки, когда костей никому не сломают: снег мягкий, бить не больно. Уши на шапке Хью развязались и смешно хлопали его по щекам, когда он размахивался, сам Хью покраснел от злости и швырялся снегом так, будто от этого его жизнь зависела. Вид у него был такой человеческий, что Генри чуть не засмеялся.
– Все, не могу больше. – Генри, задыхаясь, упал спиной в снег. Хью теперь, похоже, вообще никогда не уставал. – Сдаюсь. Ты выиграл.