Трагедия русского офицерства - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Волков cтр.№ 19

В Новороссийске 18 февраля все офицеры 491-го полка (63 чел.), выданные своими солдатами озверелой толпе, были отведены на баржу, где раздеты, связаны, изувечены и, частью изрубленные, частью расстрелянные, брошены в залив ^[128]. В Бердянске в конце февраля 1918 г. занявшим город матросским отрядом было арестовано 400–500 офицеров, лишь случайно избежавших вывоза в Севастополь и расстрела ^[129].

На Украине ситуация была крайне запутанной. Здесь находилось значительное число офицеров — как проживавших на этой территории и служивших до войны в Киевском военном округе, так и масса тех, кто застрял на Юго-Западном и Румынском фронтах или не смог добраться до центральной России ^[130]. Киев, по свидетельству современников, был переполнен разряженными под запорожцев офицерами петлюровских «куреней», изъяснявшихся на русско-украинском языке, а также русскими офицерами, спасшимися из большевизированных частей. По приказу Рады правом жительства пользовались только проживавшие в городе до 1 января 1915 г. Все остальные обязаны были регистрироваться. В подтверждение выдавалась темно-красная карточка, так называемый «Красный билет», послуживший позже предлогом к притеснениям и расстрелам их носителей со стороны большевиков. В декабре 1917 г. Петлюра, чтобы держать в руках по крайней мере Киев, даже обратился за содействием к В. Шульгину для привлечения русских офицеров в украинские части, изъявляя намерение порвать с большевизмом Винниченки и австрофильством Грушевского и утверждая, что «имеет только двух врагов — немцев и большевиков и только одного друга — Россию». Но соглашение не состоялось, да и было поздно ^[131].

Большевики, в январе 1918 г. во главе с Муравьевым 26 января захватившие Киев и ликвидировавшие Раду, истребили там множество офицеров. «Раздетые жертвы расстреливались в затылок, прокалывались штыками, не говоря о других мучениях и издевательствах. Большинство расстрелов производилось на площади перед Дворцом, где помещался штаб Муравьева, и в находящимся за ней Мариинском парке. Многие тела убитых, не имея в Киеве ни родственников, ни близких — оставались лежать там по нескольку дней. Со слов свидетелей картина представлялась ужасной. Разбросанные по площади и по дорожкам парка раздетые тела, между которыми бродили голодные собаки; всюду кровь, пропитавшая, конечно, и снег, многие лежали с всунутым в рот «красным билетом», у некоторых пальцы были сложены для крестного знамения. Но расстрелы происходили и в других местах: на валах Киевской крепости, на откосах Царского Сада, в лесу под Дарницей и даже в театре. Тела находили не только там, в Анатомическом театре и покойницких больниц, но даже в подвалах многих домов. Расстреливали не только офицеров, но и «буржуев», и даже студентов.» По сведениям Украинского Красного Креста общее число жертв исчисляется в 5 тыс. чел., из коих большинство — до 3 тысяч, офицеров ^[132]. Называются также цифры в 2 ^[133] и около 5 тыс. погибших офицеров ^[134], один из офицеров гвардейской кавалерии (тогда погибли 14 ее офицеров) говорит даже о 6 тысячах ^[135]. Во всяком случае это была одна из крупнейших, если не самая крупная за войну единовременная расправа над офицерами. Как вспоминает проф. Н. М. Могилянский: «Началась в самом прямом смысле отвратительная бойня, избиение вне всякого разбора, суда или следствия оставшегося в городе русского офицерства… Из гостиниц и частных квартир потащили несчастных офицеров буквально на убой в «штаб Духонина» — ироническое название Мариинского парка — излюбленное место казни, где погибли сотни офицеров Русской армии. Казнили где попало: на площадке перед Дворцом, и по дороге на Александровском спуске, а то и просто где и как попало… выходя гулять на Владимирскую горку, я каждый день натыкался на новые трупы, на разбросанные по дорожкам свежие человеческие мозги, свежие лужи крови у стен Михайловского монастыря и на спуске между монастырем и водопроводной башней» ^[136]. Другие очевидцы пишут: «Солдаты и матросы ходили из дома в дом, производили обыски и уводили военных. Во дворце, где расположился штаб, происходил краткий суд и тут же, в Царском саду, — расправа. Тысячи молодых офицеров погибли в эти дни. Погибло также много военных врачей» ^[137]. «На морозе, выстроенные в ряд, они часами ждали, когда и как, по одиночке или группами, большевистским солдатам заблагорассудится их расстрелять» ^[138]. «Проходя возле театра, а потом возле ограды Царского и Купеческого садов мы видели тысячи раздетых и полураздетых трупов, уложенных местами в штабели, а местами наваленных кучей, один на другой» ^[139].

Жертвы во время большевистского наступления были и в других городах. В частности, в Полтаве, захваченной большевиками 5–6 января, были перебиты оказавшие сопротивление юнкера эвакуированного туда Виленского военного училища (части удалось пробиться) ^[140]. Некоторые офицеры создавали летучие партизанские отряды. Один из нескольких таких отрядов в районе Нового Буга, например, состоял из 7 офицеров и совместно с хуторянами вел борьбу с местными бандами на Южной Украине ^[141].

С установлением власти гетмана генерал-лейтенанта П. П. Скоропадского положение офицеров изменилось радикальным образом. Если не считать действий петлюровских банд, жертвами которых в числе прочих становились и офицеры, в период с весны до осени 1918 г. офицеры находились на Украине в от-носительной безопасности. Гетманом были даже ассигнованы денежные суммы для выдачи находящимся на Украине офицерам ^[142]. В это время Украина и осо-бенно Киев превратились в Мекку для всех, спасающихся от большевиков из Петрограда, Москвы и других местностей России. К лету 1918 г. в Киеве насчитывалось до 50 тыс. офицеров, в Одессе — 20, в Харькове — 12, Екатеринославе — 8 тысяч ^[143]. «Со всех сторон России пробивались теперь на Украину русские офицеры. Частью по железной дороге, частью пешком через кордоны большевиц-ких войск, ежеминутно рискуя жизнью, старались достигнуть они того единственного русского уголка, где надеялись поднять вновь трехцветное русское знамя, за честь которого пролито было столько крови их соратников. Здесь, в Киеве, жадно ловили они каждую весть о возрождении старых родных частей. Одни зачислялись в Украинскую армию, другие пробирались на Дон, третьи, наконец, ехали в Добровольческую армию» ^[144]. Немецкое командование иногда арестовывало офицеров, слишком откровенно ведших вербовку в Добровольческую армию, но впоследствии они освобождались. Однако часть офицерства предпочитала выжидать, пользуясь временной безопасностью, а некоторые вели себя и крайне недостойно: «В ресторанах служили лакеями офицеры… И это на тех, кто любил свою службу и свою корпорацию, кто видел в офицере рыцаря, готового на подвиг, кто дорожил каждым орденом и значком — производило неизгладимое впечатление. Было больно, грустно и стыдно… Особенно, когда на вопросы, почему, зарабатывая огромные деньги чаевыми, эти офицеры не снимают защитной формы, училищных и полковых значков, а иногда и орденов, цинично отвечали: «Так больше на чай дают»… К счастью, все эти господа были офицеры военного времени» ^[145]. Как вспоминает один из добровольцев, «Харьков, где в те дни (май 1918 г.) жизнь била ключом, представлял собой разительный контраст умирающей Москве. Бросалось в глаза обилие офицеров всех рангов и всех родов оружия, фланирующих в блестящих формах по улицам и наполнявших кафе и рестораны. Их веселая беспечность не только удивляла, но и наводила на очень грустные размышления. Им, как будто, не было никакого дела до того, что совсем рядом горсть таких же, как они, офицеров вела неравную и героическую борьбу с красным злом, заливавшим широким потоком просторы растерзанной родины» ^[146]. Однако в том же Харькове существовала тогда сильная офицерская организация, в «батальоне» которой состояло около тысячи человек. Кроме того, имелись списки еще около 2 тыс. проживавших в городе офицеров, не посвященных в организацию, но считавшихся надежными (и каждый офицер «батальона» в случае необходимости должен был привести 2–3 лично ему из-вестных офицера). Такие же, но более мелкие организации существовали в других городах Харьковской и Полтавской губерний ^[147].