Евангелие от Фомы - читать онлайн книгу. Автор: Иван Наживин cтр.№ 85

— Хорошо… — тяжело вздохнул Манасия.

— Но скорее, скорее же!.. — горела Мириам. — А-а, Манасия, и ты тут?.. А я и не заметила… Пойдем и ты с нами: он воскрес!..

— Это — чудо любви ее… — поспевая за другими, печально и тихо проговорил Манасия.

— Ах, бедная ты, бедная… — покачал головой Фома и, помолчав, вдруг живо прибавил. — Нет, а Иуда-то? Никогда я не думал, что он такой хороший человек!

Манасия с удивлением посмотрел на него.

— Да как же господин… — сказал тот. — Мы продаем совесть десять раз на дню и ничего вот, ходим, а он один раз только продал ее и удавился… Хороший был человек!.. — убежденно прибавил он…

— Но скорее же!.. — пылала Мириам. — Что вы как тащитесь?!

Возвратившись из дальних странствий по востоку, в Иерусалим снова приехал Марк Лициний Лепид со своей красавицей-женой Вероникой. Он просил Пилата познакомить его с выдающимися местными людьми. Так как пригласить храмовников в преторию было невозможно, — из боязни осквернения они ни за что не согласились бы принять участие на пиру прокуратора — то Пилат переговорил с Иродом и Ирод выразил согласие чествовать влиятельного римлянина у себя…

На одной из многочисленных террас беломраморного дворца Ирода Великого собралось довольно большое общество: тут был Ирод, пышный и накрашенный, как всегда, еще более пышная Иродиада и тонкая и гибкая, с красными, точно кровавыми устами, Саломея, прокуратор Понтий Пилат, Каиафа и несколько старейшин, Марк Лициний Лепид, высокий и красивый римлянин, который не прочь был иногда щегольнуть своими взглядами, значением и обращением, в венке из миртовой ветви в честь Афродиты, и его жена Вероника, гречанка, прелестная, но точно надломленная женщина с белокурыми волосами и голубыми, рассеянными глазами. Вечер был тихий, прелестный, и велариум был уже свернут. Между стройных белых колонн, над перистыми вершинами пальм, виднелся весь осиянный золотым сиянием вечера Иерусалим. Вдали, около ворот Яффских, четко вырисовывалась на заре башня Гиппикус, а за ней чернела лысая Голгофа и три уже покосившихся креста на ней… Неподалеку от пышного, убранного свежими розами стола, за которым возлежало общество, стояло что-то прикрытое большой, золотистого цвета шелковой пеленой…

— Какие прелестные цветы!.. — вынимая из вазы красный анемон, певучим голосом своим проговорила Вероника.

— Весной, а иногда и осенью они у нас растут везде… — прокартавила Саломея. — Я так люблю их…

— И все-таки публичные казни эти цели не достигают… — кокетничая своими государственными взглядами, сказал Ирод. — Мы думаем потушить кровью огонь мятежа, но огонь уходит внутрь и только ждет случая снова вырваться наружу и произвести еще большие опустошения… Кстати: вы слышали о новой выдумке этих смутьянов, которая взбудоражила весь Иерусалим?

— Нет… Что такое? — спросил Пилат.

— Болтают, что этот… ну, распятый галилеянин… воскрес! — не удержавшись, прыснул Ирод.

— Да что ты говоришь?! — смеясь, воскликнул Пилат.

— Да, да… — смеялся Ирод. — Во всяком случае, гробница его пуста, а его последователи снова подняли головы и баламутят народ…

— Все это шито белыми нитками. Тело казненного украдено, конечно, его учениками… — сказал Иезекиил.

— А кто говорит, храмовниками… — лукаво посмотрела на него Саломея.

— Так зачем же вы сняли так скоро охрану, которую сами же выпросили у меня?.. — сказал Пилат.

— Нельзя охранять труп всякого смутьяна целую вечность!.. — заметил Ионатан.

— А говорят, Каиафа, что и твой Манасия сыграл в этой дикой истории известную роль… — прищурив свои змеиные глаза, улыбнулась Саломея.

— Возможно… — спокойно отвечал Каиафа, поглаживая серебряные завитки своей бороды.

— А правда, что он хочет бросить все и уйти в Энгадди? — не отставала она.

— Правда…

— Удивительно!.. — воскликнула она. — Ты говоришь об этом так спокойно, как будто бы речь шла о совсем постороннем тебе человеке!..

— О чем же тут беспокоиться?.. — улыбнулся первосвященник. — Молодое вино… Побродит, побродит и успокоится… И будет доброе вино… Кто не был молод?

— Ну, то вино когда еще будет, а пока, в ожидании, выпьем этого, которое у нас на столе… — захохотал Ирод. — Ваше здоровье, дорогие гости!..

Все весело подняли чаши и выпили.

— Достопочтенный Каиафа, обращаю твое внимание на это вино, — сказал Ирод. — Это знаменитое Lacrimae Veneris со склонов Везувия…

— Я немного слышал об этом возмущении, но, должен признаться, не понял в этой странной истории решительно ничего… — сказал Марк Лициний.

— Нам, римлянам, никогда не понять этого странного народа… — махнул рукой Пилат. — Я здесь не первый день и тоже ничего не понимаю. По нашим сотрапезникам о народе ты не суди: это избранники, аристократия…

— Это я понял… — наклонил голову в миртовом венке Марк Лициний. — Но вернемся к этой странной истории. Мне дело представляется так: этот бродяга распространял какие-то, видимо, вредные для государства взгляды, власть за это его казнила, все это понятно. Но для чего эта глупая басня о воскресении, которой не поверит ни один здравомыслящий человек?..

— Смутьянам все нужно… — сказал Иезекиил. — Хотят, видимо, разыграть еще какую-то скверную штуку…

— Ничего вредного я в его понятиях не обнаружил… — сказал Пилат. — Но оригинал он был все же большой: что ни спросишь — молчит… Это — говорю я ему — ты, брат, усвоил с властями прескверную привычку, так мы с тобой далеко не уедем… Признаешь ты себя — спрашиваю — царем иудейским? Нет, — говорит — мое царство не от мира сего… Так ты, может, — спрашиваю — из платоников?.. Молчит. А зачем ты — спрашиваю — в Иерусалим пришел? Проповедать истину — говорит. А что такое истина? — спрашиваю — Quod est veritas? Опять молчит… Во всяком случае, уже после казни мне удалось выяснить через Никодима, что «царем иудейским» чернь сделала его против его воли. Да, — улыбнулся он, — с полным убеждением могу повторить: голову вы себе когда-нибудь сломите. С такими исступленными душами жить благополучно на земле нельзя. Сегодня утром мне донесли, что один из его последователей уже повесился, но есть слух, что это его единомышленники повесили за донос… А эта рыжая — замечательно хороша собой!.. — сошла с ума и безумием своим, говорят, чуть не весь город зажигает…

— Она первая, говорят, и пустила слух о воскресении своего любовника… — с ленивой улыбкой проговорила Иродиада.

— Но хороша, действительно, божественно!.. — прищелкнув пальцами, воскликнул Ирод. — В день казни она прибегала ко мне умолять, чтобы я спас галилеянина… Да, ей во дворцах бы жить, а она вот увязалась за всей этой рванью. Выпьем с горя, что пропала для мира — или, по крайней мере, для нас — такая прелестная женщина!..

И все, со смехом подняв чаши, выпили.