– В таком случае мы упустили сегодня ночью именно Барассена. Мы приняли этого гиганта за бедного разносчика, видя его, шагающего возле тележки, запряженной белой клячей.
Девушка быстро подняла голову. Слова бретонца живо напомнили ей о тележке, в которой они доехали до Генюка.
– Каким образом Барассен заполучил эту повозку? – вскричала она. – Лошадь, телега и товары – все принадлежало Шарлю.
– Он, вероятно, доверил ему свой экипаж? – заметил Бералек.
– Нет, я видела, как Барассен бежал, а о телеге и лошади не было и речи.
Войдя в подземелье при стуке синих, Елена не знала о похищении, да и сам Шарль узнал обо всем только после допроса сержанта.
Трое шуанов опять захохотали.
– Жаль мне Барассена! Не поздоровится ему, если он вздумал без позволения Шарля попользоваться его экипажем, – сказал отец.
– В какую сторону направился этот человек? – спросил Ивон.
– Он поехал по проселочной дороге на Витре.
Сами не зная почему, Ивон и Елена обменялись взглядами.
Оба они чувствовали тайную радость при мысли, что Барассен, направляясь к Витре, привлечет внимание проводника Шарля, в котором каким-то чутьем влюбленных они отгадывали будущего врага своему счастью.
Подкрепив свои силы простым, но сытным завтраком, молодые люди поспешили в дорогу.
Любовь, нежа их сердца, заставляла забывать об опасностях, грозивших им на дороге и в Ренне. Они спешили остаться одни, с глазу на глаз, чтоб поговорить о тысяче вещей, всегда готовых у влюбленных.
Видя, что гости поднялись, старый шуан встал перед Ивоном и, положив ему руку на плечо, сказал: – Не думаете ли вы, что вандейский мундир, спасший вас нынешней ночью, окажет ту же услугу у синих в городе?
Замечание было справедливым.
В несколько минут Бералек переоделся в костюм крестьянина, взятый у одного из сыновей.
– Теперь, – прибавил шуан-старик, – один из моих проведет вас до города, чтоб защитить от наших засад, ведь вандейский мундир больше вам не поможет.
По знаку отца один из молодых крестьян встал и вышел из хижины с беглецами.
– Куда вас провести? – спросил он.
– В Ренн, – ответил кавалер.
Молодой шуан грустно покачал головой.
– Вы вкладываете голову в пасть волка. Карье прибыл недели две тому назад в Ренн и воздвиг там гильотину, поручив Пошолю опускать ее рычаг. Так же как и в Лавале и Бресте, вы увидите там гульбища, окруженные пиками с головами на концах. А! Медики Пошоля без забот зарабатывают свои десять ливров ежедневно.
– Кого вы называете медиками Пошоля? – спокойно спросила Елена.
– Пошоль объявил, что ему требуется дюжина молодцов с крепкой волей, чтоб управлять в Рене, как он сказал, «национальным очищением». Он выбрал себе приверженцев из целой толпы охотников и благодаря ежедневному десятиливровому заработку создал из них судей, которые заботятся, чтоб гильотина не простаивала попусту. Они платят за донос двенадцать су, а двух наветов довольно, чтоб срезать человеку голову. Надо, однако, прибавить, что они посылают на гильотину только тогда, когда убедятся, что выжали из осужденного все, до последней копейки.
Покачав головой, парень прибавил:
– В самом деле! Вы идете в скверное место!
– Мне нужно только спрятать сестру в безопасном доме где-нибудь в предместье, и я тотчас же покину город, – возразил Ивон, заранее условившись с Еленой называть друг друга братом и сестрой.
– Ваша сестра очень красива. Беда, если она встретится с Жаном Буэ.
– А кто такой Жан Буэ?
– Один из двенадцати судей Пошоля. Бывший священник. Едва ли есть полгода, как он бывал принужден сидеть в постели, пока ему стирали единственную его рубашку, а теперь – он обладатель миллиона, украденного у своих жертв. При том кутила любит поволочиться за женскими юбками, но когда устанет забавляться, то тотчас снимает бедняжке голову.
Молодые люди невольно жались друг к другу, слушая этот мрачный рассказ.
– В конце концов, – продолжал напугавший их крестьянин, – все-таки Ренн лучше Нанта, где лютуют убийцы, голод и чума. Вам, по крайней мере, нечего бояться чумы.
В миле от Ренна путешественники вынуждены были остановиться, чтоб дождаться ночи и под ее прикрытием войти в город.
Спрятавшись за вал, поднимавшийся у дороги, они слушали своего проводника, дававшего им последние указания. Посреди своей речи молодой шуан вдруг остановился и, указывая пальцем на дорогу, которую путники недавно оставили, – сказал, смеясь: – Смотрите! Вот едет ваш знакомый!
По дороге медленно тащилась запряженная белой клячей телега, в которой возвышалась крупная фигура «графа».
– Это Барассен! – вскричала Елена.
– Кажется, негодяй решил попутешествовать с удобством. И сейчас искренне считает себя спасенным, – заметил Ивон.
– У, у! – покачал головой шуан. – Если он думает, что спасся, то глубоко ошибается. Я бы не дал и двух су за его шкуру.
– Отчего?
– Хороши ли у вас глаза? – спросил шуан.
– Да, – ответил Ивон.
– Когда телега поравняется с нами, взгляните хорошенько, действительно ли в большой корзине, висящей под экипажем, лежат шляпы да платки.
Когда повозка ехала мимо, глаза молодых людей устремились к корзине.
В ней прятался человек, в котором Елена тотчас узнала Шарля.
Барассен, не подозревая того, вез человека, от которого сильно хотел избавиться.
– Нет, нет, – повторял парень, провожая глазами удалявшуюся телегу, – шкура Барассена не стоит и двух су.
Час спустя Ивон и Елена входили в Ренн.
III
Какова бы ни была жестокость Пошоля, диктатора Ренна, она легко уступала кровожадному безумию Карье, Лекинио, Приора ла Марн и Эсню, вершившим неслыханные злодеяния в Нанте, Рошфоре, Бресте и Лавале.
В провинциях, где ставленники парижской власти пользовались неограниченным могуществом, все ужасы деспотизма далеко превзошли столичные казни.
Известна история страшной диктатуры Карье в Нанте. Болезненная мания к убийствам повторилась в Бресте, где Легнолот, Лекинио и Приор ла Марн поочередно проливали реки крови. Казни были до того часты, что однажды вечером палач Анс отложил нескольких убийств до следующаго утра, потому что устал до такой степени, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, а был он человеком крепким. Проконсулы Лекинио и Легнелот избрали его своим другом и приглашали каждый день на обед. Тогда-то диктаторы и палачи и придумывали жестокие шуточки, так забавлявшие их, но приводившие в ужас весь Рошфор и Брест.
Когда Лекинио разом приговорил к смерти двадцать шесть чиновников Финистеры, Анс выдумал поднести им хороший обед у подножия эшафота и рубить им головы за десертом, так что последние казненные видели перед собой на столе головы первых жертв.