– Нет! Зачем же убивать какого-нибудь беднягу, который с таким рвением повинуется приказанию, поверив, будто я душегуб?
Кожоль стоял в центре уже сомкнувшегося круга. Секунду раздумав, он сделал скачок вперед и с быстротой молнии всей грудью бросился на преграждавшего ему путь человека. Он наградил беднягу такими ужасными оплеухами, какие может дать только бретонец. Несчастный откатился шагов на десять. И Кожоль прорвался сквозь пробитую им в живой цепи брешь.
Преследование возобновилось, хотя на этот раз не так решительно: охотники очутились в тени деревьев, которую мерцание факелов едва могло рассеять, и скоро потеряли из виду свою жертву.
В это время Пьер уже почти достиг стены, как вдруг очутился в том углу сада, где еще и теперь стоит фонтан Медичи.
– Тьфу, дьявольщина! – проворчал Кожоль. – Теперь я попал в глухой тупик. Здесь они могут схватить меня.
Толпа приближалась. Похоже, к ней присоединились и замешкавшиеся во дворце слуги. Теперь добыча уже не могла ускользнуть. Толпа бросилась в угол между фонтаном и большой стеной соседнего частного дома.
И вдруг крик удивления и разочарования вылетел из груди ловцов.
Беглец внезапно исчез, как будто его вмиг поглотила земля!
До самого рассвета продолжались поиски в саду, а уличные дозорные стояли у ограды на страже. Все было бесполезно.
Наконец розыск решили прекратить.
Когда Баррас узнал о неудачном исходе дела, он в отчаянии возвратился в комнаты той, обладать которой надеялся всего несколько часов назад.
Несмотря на раннее утро Елена была на ногах.
– Наши усилия оказались тщетными, – сказал ей Баррас.
Женщина посмотрела на него с изумлением.
– Какие усилия? – спросила она.
– Но ведь нужно было найти того человека, которого вы так желали видеть вчера вечером… – пробормотал Баррас, изумленный вопросом Елены.
Она рассмеялась коротко и воскликнула уже веселее:
– Ах! А я ведь совершенно забыла о нем, милый директор, уверяю вас!..
XI
На другой день после этой ночи, когда Кожоль так неожиданно спасся от преследования, господин Жаваль, достойный собственник гостиницы «Страус», растянувшись на скамье в передней, всхрапывал, как самый счастливый из смертных.
Наш трус спал среди белого дня – было два часа пополудни – потому что, проведя в ожидании своего единственного жильца всю прошлую ночь напролет, Жаваль наконец был побежден дремотой и прикорнул с крепко сжатыми кулаками.
У хозяина гостиницы был характер кролика, но сон его, напротив, не был беспокоен и чуток; этого простак свалился на скамье без задних ног и открыл глаза только тогда, когда его сильно потрясли за плечо.
Едва Жаваль пробудился, к нему вернулась его обычная трусость. Он уже открыл было рот, чтобы прокричать:
– Да здравствует Дирек…
Но вовремя смолк, потому что не увидел ни одной живой души, перед кем мог бы выслужиться подобным образом.
Перед ним стояла женщина, закутанная в большой платок, она подала ему какой-то кошелек, прибавив отрывисто:
– Возьми это и дай ответ.
– Я не согласился бы принять этот подарок, если бы дела мои не были в таком плохом положении, – сказал Жаваль с глубоким вздохом, но все-таки спрятал кошелек в карман с видимым удовольствием.
И он принял перед Еленой – потому что читатель, без сомнения, догадался, что это была она – почтительную позу и приготовился отвечать.
Отменив свой план мести и оставив безутешного Барраса, она пришла сюда, преследуя того, кто так жестоко ее оскорбил.
– Сюда, – сказала она, – вчера, почти в это время, должно было прийти письмо для одного из твоих жильцов.
– Да, письмо – без всякой надписи.
– Но с достаточными пояснениями, которые помогут найти получателя письма.
– Это правда – с именем молодого человека, которое мне передал принесший письмо. Он сказал, что получатель недавно прибыл из Бретани… Письмо это вручили мне.
– И что ж вы сделали с ним?
– Ах, гражданка! Я отдал его тому лицу, на которое мне было указано. Я не мог ошибиться, ведь это мой единственный жилец.
– Как его имя?
– Кавалер Бералек.
Елена вздрогнула от неожиданности этого открытия.
– Так он не умер! – вскричала она.
– Умер? Он!.. Ах! Клянусь вам, мадам, он жив, даже слишком жив, потому что он подарил мне самую полновесную уверенность в этом, – вздохнул Жаваль, которому тупая боль в известном месте напоминала о мощном пинке Бералека.
– Он не ранен… только слаб?
– Слаб? О, нет! Он в полной силе… А что он, может быть, говорит… так это он обманывает, поверьте мне.
– А ты наверняка знаешь, что это кавалер Бералек? – спросила Елена, у которой ненависть уступила в душе место искренней радости: она узнала, что еще жив тот, кому она простила бы любую вину.
– Да, Бералек – так он сказал свое имя, когда приехал сюда.
– А когда он приехал?
– Три дня тому назад.
– Ты это точно знаешь?
– Точно. Это был тот самый день, когда Директория давала бал, чтобы отпраздновать взятие Мальты.
«Конечно, это Ивон! – подумала Елена. – Но в таком случае зачем же Баррас обманул меня, уверяя, что Бералек убит после бала?»
Сомнение мучило сердце Елены, и она продолжала расспрашивать Жаваля. Тот, рассмотрев ее внимательно, решил про себя: «Она тоже, должно быть, полицейская шпионка из той же шайки, которая выслеживала меня».
– А Бералек был один? – выпытывала Елена.
– Нет. Сначала их было двое, – он и еще один, которого гражданин называл Работэном.
«Уж это не тот ли, который явился вместо Ивона?» – мысленно спросила себя Елена, затем снова обратилась к Жавалю:
– А этот Работэн был здесь, когда Бералек получил письмо?
– О! Гражданин Работэн ушел три дня тому назад и с тех пор ко мне больше не возвращался.
– Ну, а когда кавалер получил от тебя письмо, что он сделал или сказал?
– Он прочитал его, и я слышал, как он потом тихо пробормотал: «Иду!» Вечером он вышел, кое о чем расспросив меня.
– О чем же?
– Где расположен тот вход в Люксембургский сад, который называется «Новой Калиткой».
«Этот жалкий Баррас мне солгал. Ко мне на свидание приходил Ивон», – подумала Елена, и сердце ее радостно забилось при мысли, что она была жертвой страсти не кого-то чужого, а человека, которого безмерно любила.
– А можно повидать господина Бералека? Он дома? – спросила она голосом, дрожащим от одной мысли – что сейчас встретит Ивона.