Тайны Французской революции - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Шаветт cтр.№ 103

Удар был сильный, и прошло не менее двадцати минут, прежде чем пирожник слабо зашевелился.

«А! Вот он приходит в себя. Что, черт возьми, могу я наврать ему в объяснение своей вежливости?» – размышлял молодой человек. Но ему некогда было решить эту задачу, потому что он увидел возвратившегося Ивона, бледного, истомленного и дрожавшего в сильном волнении.

– Бежим! Бежим! – бормотал он.

Кожоль бросился вслед за ним. Через пять минут они добрались до лодки.

– Греби один, друг… у меня нет сил, – сказал Бералек, стуча зубами как в лихорадке.

Пьер понял, что сейчас не время для расспросов, и начал править лодкой. Через полчаса они отплыли далеко от города. Вышедши на берег, кавалер в мрачном молчании, словно в бреду, шел до биваков Кадудаля, куда они вернулись в полночь.

Тогда только Кожоль спросил своего друга, которого, казалось, ошеломило страшное горе: – Она умерла, не так ли?

– Нет, она жива. Но негодная никогда меня не любила, – сказал Ивон голосом, ломавшимся от гнева.

– Ты с ней говорил?

– Нет, но видел ее… она не подозревала о моем присутствии… И в каком положении я ее застал! Знаешь ли, друг мой, что она делала? Она сидела на коленях подлого Жана Буэ, а уродец страстно обнимал ее, пока она целовала омерзительную рожу этого чудовища.

И он прибавил голосом, в котором звучало отвращение:

– Мы больше ни слова не произнесем об этой твари. Я должен забыть ее.

Стараясь подавить в душе горе, Ивон, однако, залился слезами.

Несмотря на глубокое сочувствие к другу Пьер не мог не подумать с некоторым удовольствием: «Э-э! Мой милый Кожоль, как ты хорошо делал, что не доверял любви».

Неужели Бералек не ошибался, говоря, что видел Елену в объятиях Жана Буэ, целующую это невиданное чудовище, которое внушало ей такой глубокий ужас два месяца назад? Да, Ивон говорил правду. Но как могла бедная девушка пасть так низко? Играла ли она комедию? Была ли она искренна? Наш дальнейший рассказ разрешит загадку.

Заметим только, что сцена, которой Бералек был невольным зрителем, внушила ему такое глубокое отвращение, что оно разом заглушило чувство любви. Поэтому он без особого труда мог сдержать обещание, данное Кожолю, когда в слезах говорил:

– Никогда ни слова об этой твари: я должен ее забыть.

И в самом деле, никогда больше ни слово, ни намек не доказали графу, что его друг сохранил какое-нибудь воспоминание о девушке, заставившей впервые забиться его сердце. Со своей стороны, Пьер избегал всего, что могло навести Ивона на мысль об изменившей ему женщине. Сам же он невольно думал иногда об этой девушке, которую никогда не видал и не знал даже ее имени, потому что кавалер называл ее просто по фамилии – мадемуазель Валеран.

«Все равно, – думал он, – тут кроется какая-то тайна. Может быть, Бералек нашел бы извинение своей красавице, если бы знал о том, что произошло после нашего отъезда».

Затем он прибавлял после долгих колебаний:

– Ба! Зачем говорить ему об этом? Бесполезно вызывать прошлое на плаху, Ивон довольно красивый юноша, чтоб иметь успех у хорошеньких женщин, и они будут влюбляться в него. Одна потеряна, сотни найдены. И если он должен опять влюбиться, то чем позднее, тем лучше. Мой милый друг слишком серьезно смотрит на вещи. Нет, тысячу раз нет, решено, я не скажу ему ничего… В конце концов, его дульцинея может быть и виновна… А мудрец изрек: «В сомнении воздержись».

Кожоль узнал одно обстоятельство, оставшееся неизвестным Ивону.

На другой день после вылазки в Ренн графа потребовали к Кадудалю.

– Что вы делали ночью в городе? – спросил вождь.

– Узнавали, что думают синие о шуанах. Мы пригласили себя, Бералек и я, на праздник Жана Буэ в честь офицеров Клебера, – весело отвечал Пьер.

– Опасное средство добывать сведения!

– О! – сказал граф. – Лучший способ получить какие-либо известия – это говорить с теми, кто может что-нибудь сказать.

Кадудаль засмеялся.

– Да, – признал он, – вы употребляете решительное средство, чтоб заставить людей говорить.

Кожоль взглянул на него с удивлением.

– Не вы ли нынешнюю ночь подложили огонь под ноги Жана Буэ, когда он не хотел отвечать на некоторые вопросы?

Молодой человек удивился.

– Как, Жана Буэ подогрели сегодня ночью? – вскричал он, ошеломленный.

– Притворяйтесь удивленным! – возразил насмешливо Кадудаль.

– Нет, в самом деле. С таким подлецом-судьей все позволительно, я знаю. Но мы с Бералеком не пошли бы ради своих целей на истязания. Мы бы разом покончили с Буэ, но чтоб поджигать ноги – никогда!

– А между тем в этом деле обвиняют шуанов, проникших ночью в Ренн, – сказал генерал.

Эти слова воскресили в памяти гарфа одно воспоминание.

– Э! – произнес он. – Я теперь припоминаю, что мы не одни входили в город. За нашей лодкой следовала другая, и гребцы ее, менее осторожные, чем мы, возбудили внимание сторожей у пристани. Эти люди причалили в нескольких шагах от нас.

– Вы знаете их?

– Нет, да мы и не старались узнать их. Темнота скрывала нас, и нам удалось услыхать только следующий короткий разговор: «Ну, ты, верзила! Прикрепил ли?» – говорил один. – «Да, капитан», – ответил другой. – «Тогда, в путь». Затем мы уловили их шаги в тишине ночи. На что угодно готов держать пари, что именно эти незнакомцы и состряпали дельце.

– В таком случае у них был сообщник – женщина, – продолжал Кадудаль.

– Какая женщина? – спросил Пьер, еще более удивленный этим новым открытием,

– Женщина, которая уже два месяца жила в доме Жана Буэ. Она, по слухам, пустила в отель людей, изувечивших судью.

«Вот как. По всем признакам эта женщина – возлюбленная Ивона», – подумал граф, стараясь догадаться, какие таинственные узы могли соединять ее с палачами судьи.

– В котором часу мучили этого милого президента? – спросил он.

– Неизвестно. Надо полагать, между двумя часами ночи – время, когда приглашенные офицеры разъехались, и восемью утра, когда, войдя в комнату судьи, слуги нашли его с тряпкой во рту, связанного, лежащего на полу с ногами, протянутыми в потухший камин.

– И мертвого?

– Не совсем, но наши лазутчики уверяют, что он никуда не годится. От страха ли, от боли, но он наполовину обезумел. От него не могли добиться ни слова.

– На каком основании обвиняют женщину?

– Она исчезла, и нигде не могли открыть ее следов. Предполагают, что она подготовила все к приходу своих сообщников и, завершив дело, скрылась вместе с ними.

Получив от Кадудаля эти сведения, Кожоль ушел, говоря себе: