Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров - читать онлайн книгу. Автор: Азарий Плисецкий cтр.№ 47

Впервые оказавшись на «Острове свободы», Миша не расставался с фотокамерой и щелкал не переставая, стараясь запечатлеть все, что видел вокруг. Он снимал повсюду: в кабаре, на пляжах Варадеро, в городе с его полуразрушенными домами и старыми автомобилями… Итогом путешествия стала большая серия интереснейших снимков.

Барышников давно и серьезно занимается фотографией. Особенности его работы в том, что в них нет статики, нет позирования, а в каждом снимке — метафора движения. Выставки Мишиных работ проходят по всему миру с огромным успехом.

В 2010 году Барышников пригласил меня сопровождать его в качестве педагога во время гастролей по странам Латинской Америки. Я перед каждым спектаклем давал ему экзерсисы для разминки. В общей сложности мы провели в Латинской Америке два месяца, побывали в Буэнос-Айресе, Рио-де-Жанейро, откуда отправились в Перу и затем в Чили.

Пройтись по улице в Мишиной компании было непросто: каждый второй прохожий узнавал его. Темные очки и бейсболка, в целях конспирации натянутая чуть ли не на нос, положения не спасали. На каждом шагу восторженные поклонники просили дать автограф или сделать селфи. И без того огромная популярность Миши умножилась его участием в сериале «Секс в большом городе». Он с улыбкой рассказывал, что участвовал не только как актер, но и как… композитор. Так случилось, что в эпизоде, где его персонаж Петровский наигрывает на рояле музыкальное посвящение героине Сары Джессики Паркер, Миша исполнил мелодию собственного сочинения.

Узнавание преследовало повсюду. Однажды в Манаусе, во время прогулки на лодке, там, где Риу-Негру сливается с Амазонкой, мы услышали с соседнего катера разносившиеся по реке крики:

— Петровский, русский, Троцкий, Горбачев!..

Во время гастрольного тура по Латинской Америке мы вели с ним забавную переписку — обменивались шуточными стишками, каламбурами. Что-то вроде:

Или:

Закончили мы тур в Пунта-Кана, где у Миши дом на берегу, буквально в нескольких метрах от моря.

Миша бывает в Пунта-Кане весьма редко, проводя большую часть времени в Нью-Йорке. У него четверо детей: Александра, матерью которой является голливудская актриса Джессика Лэнг, и рожденные от второго брака с балериной Лизой Райнхарт Анна, Петр и София. К сожалению, ни один из них не говорит по-русски.

Несколько лет назад Миша вместе со старшей дочерью Александрой и сыном Питером приезжал к себе на родину — в Ригу. Помню его рассказ, как он повел детей на кладбище на могилу своей матери, и как у Александры — Шуры, как он ее называет, потекли слезы, когда она увидела, что с керамического овала на надгробии на нее смотрит ее собственное изображение. Внучка оказалась необычайно похожей на бабушку, в честь которой и была названа.

Михаил Барышников, расставшись с классическим танцем, обратился к танцу модерн и к театру. В его репертуаре появились такие спектакли, как «Короткие пьесы Беккета», «Пиано-бар» в постановке Бежара, совместные работы с японским актером Бандо Тамасабуро, а также «Старуха» Хармса и «Письмо к человеку» — спектакль, основанный на дневниках Вацлава Нижинского. Режиссером последних двух работ является Роберт Уилсон, чье имя сегодня является синонимом театрального авангарда.

Для Барышникова ставил и Дмитрий Крымов. Вместе они создали спектакль «В Париже» по одноименному рассказу Бунина. Хотя работа проходила нелегко, в результате получилась очень успешная постановка. Как признался потом сам Миша: «У нас была настоящая Крымская война».

Еще один интересный спектакль создал для Барышникова Резо Габриадзе. Он назывался «Запретное Рождество, или Доктор и пациент». Это история морячка Чито, который, вернувшись на берег после долгого отсутствия, обнаруживает, что его невеста вышла замуж за другого. Предприняв неудачную попытку утопиться, Чито трогается умом и вдруг воображает, что он автомобиль. Когда-то в мою бытность на Кубе я знал парнишку, верившего, что он — машина. Изображая рев мотора, он носился по улочкам Гаваны. Однажды я заметил, что этот чудак прихрамывает на одну ногу. На мой вопрос «что случилось?» тот ответил: «Шину проколол».

Одна из последних работ Миши — особенная: это моноспектакль на стихи Иосифа Бродского «Бродский/Барышников». При жизни их связывала не просто дружба — это было трепетное отношение, родство характеров. Называя Мишу нежно «Мышь», Бродский зачастую читал ему только что написанное. Так случилось, что вечером 27 января 1996 года Иосиф позвонил Мише, чтобы поздравить с днем рождения, а через несколько часов его не стало. Отмечать свои годовщины Миша перестал.

Режиссер Алвис Херманис сумел передать близость друзей, дал им возможность встретиться. Миша сам называет спектакль «спиритическим сеансом, разговором с тенью ушедшего поэта». Мотив неизбежности проходит через весь спектакль. В сценическом движении угадываются элементы испанского фламенко или японского буту, хотя там нет поставленной хореографии. Каждый раз это завораживающая интуитивная импровизация на музыку стихотворных строк, и каждый раз это новое явление таланта Барышникова.

Люди из разных стран пролетают тысячи километров, чтобы увидеть на сцене своего кумира.

Нашей дружбе с Борисом Эйфманом не одно десятилетие. Мы познакомились так давно, что сегодня даже сложно припомнить, при каких обстоятельствах это произошло. Наверняка в Ленинграде — туда Эйфман приехал из Кишинева, где получил первичное хореографическое образование. В 1972 году он окончил балетмейстерское отделение Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова. Уже тогда Борис выделялся среди студентов своей индивидуальностью, которую очень ценил Леонид Якобсон, возможно, увидевший в нем последователя своих идей.

К годам учебы в консерватории относятся первые попытки Эйфмана создать труппу. Своим энтузиазмом он сумел увлечь группу танцовщиков из выпускников хореографического училища и молодых артистов, не успевшиx еще осесть в какой-нибудь труппе. Разумеется, о собственном репетиционном зале Борис даже не мечтал. Он снимал помещение на Зимнем стадионе, откуда его зачастую выгоняли спортсмены. Их страшно раздражала музыка, под которую репетировали танцовщики. Я сам неоднократно становился свидетелем того, как ребята, совершенно мокрые после нескольких часов репетиций, вынуждены были собирать свои вещи и перебегать по морозу в другое место.

В Ленконцерте, к которому был приписан Эйфман, его новаторские идеи и нежелание творить в духе соцреализма не находили поддержки. Ставились многочисленные препоны, бесконечные запреты, и, разумеется, ни о каких выездах за границу, чтобы увидеть работы коллег-хореографов, тогда не было и речи. Окошком во внешний мир для Бориса стали видеозаписи спектаклей Мориса Бежара, Ролана Пети и других балетмейстеров, которые я привез в Москву. Я в то время начал сотрудничать с Театром классического балета Натальи Касаткиной и Владимира Василёва. Приезжавшего время от времени в столицу Борю я, уходя на репетиции, оставлял у нас дома в компании видеомагнитофона. Накручивая на палец прядь своих вьющихся волос, забыв обо всем, он впивался глазами в экран. Когда я звонил домой, чтобы справиться, как там Борис, мама отвечала: «Да ничего — сидит, крутит».