Следы в пустыне - читать онлайн книгу. Автор: Кристоф Баумер cтр.№ 2

Когда-то и я жил, как мечтатель, потворствуя своей жажде неведомого лишь чтением книг, принадлежащих перу великих исследователей Центральной Азии, таких как Николай Пржевальский, Свен Гедин или сэр Аурел Стейн. Их отчеты о путешествиях разворачивали передо мной захватывающий культурный ландшафт Азии и позволяли моему воображению ощутить волнение, сопровождающее исследование незнакомых мест, открытие новых явлений и, кроме того, приобретение новых знаний. Я восхищался не только храбростью этих людей, отправлявшихся в неизученные, негостеприимные и по-настоящему опасные районы, но и их чистосердечной жаждой открытий, волнующий аромат которых источали их книги, — будь то открытие истока могучей реки, неисследованной горной цепи или археологических развалин, возвращавшее к жизни исчезнувшие цивилизации и забытые времена.

_{Автор с обработанной токарным станком деревянной колонной, г. Эндера}

Много лет я считал, что Центральная Азия останется недоступной для западных исследователей еще долгие десятилетия. Я полагал, что попросту опоздал с рождением на столетие, ноя был не прав. Всего несколько лет спустя после смерти Мао, в 1976 г., Китай начал постепенно приоткрываться, а советский колосс — из руин которого среднеазиатские республики и Монголия восстали к новой независимости — рухнул в 1990-м. Мои мечты об исследованиях томились в ночи, в том чулане разума, на котором висела табличка «на потом», но страсть и интерес к Центральной Азии дремали у меня в подсознании.

В моем пристрастии к Центральной Азии в основном повинен отец, Вернер Баумер. В 1967 г. он подарил мне, тогда пятнадцатилетнему подростку, книги Свена Гедина «Блуждающее озеро» и «Переход через пустыню Гоби». Это была любовь с первого взгляда — по выражению французов, я был как «громом поражен». Я вгрызался в эти книги не один, а десятки раз. Я был восхищен сплавом по пустынной реке Тарим, ныне почти пересохшей и поглощенной песками, предпринятым Гедином в 1934 г.; его находкой в пустыне Лобнор мумий, чей возраст насчитывал тысячи лет; его фантастично звучащей теорией об озере, которое блуждало с места на место подобно маятнику. Я сочувствовал его верблюдам: погонщикам приходилось сшивать чехлы из кожи и закреплять их на копытах животных, израненных и изъязвленных острыми кристаллами соли, покрывающими поверхность пустыни Лобнор. Одно мне было совершенно ясно: туда-то я и хотел отправиться — и не важно как и когда. Но в то время в маоистском Китае бушевала «культурная революция», и, казалось, проще полететь на Луну, чем добраться до Лобнора. Я пал жертвой ошибки, которая также столь распространена среди политиков, представляя себе переход настоящего в будущее как прямую линию. Оказалось, история может изменить курс и открыть новые и неожиданные перспективы.

Своей любознательностью и тягой к путешествиям я обязан матери, Одетте Баумер-Деспейн, которая ко времени свадьбы с моим отцом уже имела опыт богатой на приключения жизни. Проработав некоторое время в дипломатической миссии в Бухаресте, она отправилась в Финляндию в качестве военного корреспондента французской радиостанции HAVAS, застав Финскую кампанию 1939–1940 гг., после которой ее возвращению в Брюссель вначале помешало вторжение Германии в Бельгию и Францию. Своим запоздалым возвращением она была обязана Свену Гедину. Гедин, которого она посетила в Стокгольме и попросила о помощи, был знаком кое с кем из нацистской верхушки; он ходатайствовал за нее в Берлине и сумел добыть ей специальное разрешение.

Вновь и вновь упрашивал я ее живописать мне громадную квартиру Гедина, комнаты с высокими потолками, заполненные книгами, столы, на которых другие книги громоздились стопками высотой в несколько футов, а также фотографии с дарственными надписями знаменитостей, с которыми встречался Гедин, — и в том числе президента Финляндии Маннергейма, у которого моя мать несколько раз брала интервью о ходе войны. Хотелось бы мне повстречаться с Г едином лично!.. Он умер 26 ноября 1952 г., когда мне было пять месяцев, ноя познакомился с ним опосредованно благодаря моей матери.

На девятый день рождения мать подарила мне свою цейссовскую складную камеру 1937 г. В долгих поездках по Европе, которые родители вместе со мной предпринимали каждое лето, я фотографировал каждый замок, собор и локомотив, которые оказывались перед объективом. Уже тогда я ощущал приятный трепет, устраивая засаду на будущий сюжет для снимка: поезд, идущий навстречу на всех парах, или солнце, прорывающееся из-за облаков, — и подобное этому трепету удовольствие при спуске затвора. Могу лишь согласиться с искателем приключений Уилфридом Тесигером в том, что «большинство мужчин обладает врожденной тягой к охоте и убийству» ^[2]. Тесигер удовлетворял эту тягу охотой на крупного зверя, я же — с помощью фотосъемки.

Пятнадцать лет проработав в маркетинге, я заметил, что прутья моей золотой клетки — которая, по крайней мере, предоставляла мне четырех-пятинедельные ежегодные поездки в Азию — стали делаться все толще; клетка постепенно превращалась в золотую тюрьму. И когда мой босс предложил мне значительное повышение (на самом-то деле это был бы настоящий скачок в карьере), меня обуял страх, что ворота Азии не просто закроются для меня на десятки лет, но что я окажусь окончательно замурован в катакомбах собственной карьеры. Несколько дней я изводил себя, представляя альтернативные сценарии развития событий. После примерно двухнедельных колебаний решение было принято. К недоумению босса и коллег, посчитавших меня безумцем, я подал заявление об уходе, вознамерившись не продавать больше другим людям воплощения их мечтаний, а воплотить свои собственные. Как говорится в китайской пословице, «недрогнувшей рукой схватил овцу, неожиданно выбежавшую поперек дороги, и увел ее прочь». Я сделался европейским кочевником-номадом, влюбленным в Центральную Азию.

Радость от открытия неведомого я познал во время двух поездок по Йемену. Как и Шелковый путь, Ладанный путь окружен ореолом тайны. Я был просто очарован им, как и южноаравийскими царствами, их доисламскими религиями и тонкой, элегантной доарабской письменностью. В 1980 г. Йемен был все еще разделен на два взаимно враждебных государства: Северный Йемен, где в 1962 г. военный переворот положил конец правящей теократии Саидитов, и марксистский Южный Йемен, который образовался в 1967-м из бывшей колонии британской короны. Первое впечатление от Саны, столицы Северного Йемена, было ошеломительным. Старый город, окруженный средневековой стеной, состоял из сотен жилых башенок или фортов, выстроенных из серо-бурого природного камня и красновато-коричневого кирпича. В проемы окон были вставлены прекрасно отполированные панели из алебастра или стекла, украшенные белыми гипсовыми решетками с геометрическим и цветочным узорами.