– Что я? – невинно спросил Ромашов. – Куда я приходил?
– Никуда, – буркнула Галя и, с силой вырвавшись от него, бросилась вон из коридора.
– До свидания, – повторил Ромашов, кивнув Клаве, и неторопливо направился к выходу.
С крыльца он сразу увидел Галю, которая со всех ног мчалась к трамвайной остановке, то и дело испуганно оглядываясь.
Ромашов нарочно постоял на крыльце и закурил, делая вид, что ее персона его вовсе не интересует. На самом деле он чувствовал, как все внутри у него дрожит от предвкушения удачи.
В разговоре, который Ромашов невольно подслушал, не было ничего особенного. Наверное, в родильных домах всякое случается. Ребенок родился бездыханным, его вернули к жизни… Даже бабки деревенские, бывает, проделывают такие чудеса, что ж говорить о врачах, тем более – представителях передовой советской медицины? Вроде бы совершенно не с чего Ромашову было делать стойку. Однако он не сомневался, что напал на след.
Дети Грозы оказались в ту ночь в родильном доме на Бакунинской! Сейчас один из них – мальчик – отдан в семью каперанга Морозова вместо его собственного умершего ребенка. Где девочка, предстояло еще поискать… Может быть, она тоже попала в другую семью. Ничего! Ее судьбу он тоже выяснит. Ведь теперь он точно знал, у кого спросить об этом. Знал, кто принес детей в роддом. А еще он знал, почему ему показалось таким знакомым лицо доктора Панкратова. Потому что именно это лицо он увидел в своем смутном видении, когда представлял себе незнакомца, забравшего детей Грозы!
Тогда Ромашов счел это чушью, бредом. До чего он дошел! До чего его довели! Он отвык быть телепатом. Отвык ощущать свою силу.
А между тем…
Он зажмурился от счастья. Все-таки к нему и впрямь возвращается былое, причем возвращается, оказываясь даже более щедрым, чем раньше! Пусть он пока не может управлять своими телепатическими способностями, зато теперь у него возникают видения.
Пророческие видения!
Еще мгновение Ромашов постоял на крыльце, не то смеясь, не то плача от счастья, а потом смахнул пелену с глаз и чуть ли не вприпрыжку бросился догонять Галю.
Москва, Сокольники, 1918 год
Лиза и Николай Александрович ждали Грозу на веранде.
– Гроза… – робко проговорила Лиза. – Ты не мог бы пойти со мной в сад? Я хочу тебе кое-что сказать.
И, не дожидаясь ответа, она спустилась со ступенек и пошла по садовой дорожке.
Николай Александрович молча смотрел ей вслед. Потом покачал головой и вернулся в дом.
Гроза пошел за Лизой.
Он озадачился этой неожиданной просьбой. Однако так чудесно было оказаться рядом с Лизой после долгих дней, когда она его откровенно избегала и даже старалась не смотреть ему в глаза, что Гроза просто наслаждался этим мгновением, забыв о раненой гордости, накопившихся обидах и недоумениях.
Лиза резко остановилась – Гроза чуть не налетел на нее. Повернулась и пробормотала, не поднимая глаз:
– Знаешь, что было в утренней телеграмме?
– Откуда же?! – изумился он. – А ты знаешь?
Она кивнула:
– Там написано: «Завтра с утра Леонид навестит Моисея, так что к вечеру нам может понадобиться ваша помощь».
– Да? – растерялся Гроза. – А что это значит?
– Это значит, что завтра начнутся события, к которым мы готовились.
– Какие события? – насторожился Гроза.
– Пока не могу тебе сказать, – огорченно шепнула Лиза. – Отец все объяснит завтра. А пока… Подожди немножко.
И с этими словами она взяла его за руку. Пальцы их мигом сплелись так же жарко, как сплетались на чердаке.
Гроза с восторгом отдался тому блаженству, которое охватило его и о котором он так долго и так отчаянно мечтал.
– Завтра будет очень тяжелый день, – проговорила Лиза тихо. – Никто не знает, чем он закончится… Возможно, дойдет до… До того, что тебе придется участвовать в бою.
Голос ее дрогнул.
– Ты боишься? – понял Гроза. – Но я уверен, что смогу любого стрелка заставить промахнуться. Не до меткой стрельбы, когда в тебя огонь летит.
– Возможно, это будет бой не с солдатами или чекистами.
Пальцы Лизы задрожали, Гроза сжал их чуть сильнее и проговорил:
– Ты имеешь в виду, что нам придется сражаться с такими же, как мы? С другими оккультистами?
– Да, только они могут оказаться куда сильнее, чем мы. Тебе трудно даже представить, что человека можно убить мгновенным излучением своей духовной силы, убить с помощью гипноза или телепатии, ты к этому не готов. А они готовы! У них уже есть опыт уничтожения людей! И они не остановятся ни перед чем, чтобы победить. Ты знаешь, что у меня нет способностей к внушению, то есть я могу рассчитывать только на защиту другого человека. На твою защиту! Ты ведь защитишь меня, если что-то случится? – с мольбой воскликнула Лиза, поднимая к Грозе бледное, какое-то особенно бледное в вечерней темноте, призрачно-белое лицо.
Грозе до смерти захотелось поцеловать ее, но он не осмелился и только сказал глухим от волнения голосом:
– Ты же знаешь, что я жизнь за тебя отдам.
У него даже мурашки по спине прошли от искренности этих слов. Он сам не понимал, как они вообще вырвались – прямо из сердца! – как он смог ответить Лизе настолько откровенно. Это ведь было почти объяснение в любви!
А впрочем, что в этом такого? Он ведь услышал тогда, на чердаке, ее признание!
Гроза думал, Лиза смутится, однако она спросила с отчаянной надеждой:
– А за Россию? Ты сможешь защитить ее? Отдать ей все силы? Даже жизнь? Зачем ты учился все это время, как ты думаешь? Для чего?
Гроза все смотрел, смотрел в ее лицо, мысленно отмечая линию напряженно сошедшихся бровей, трепет ресниц над опущенными глазами (почему-то Лиза по-прежнему отводила их, словно по привычке опасалась встретиться с ним взглядом), дрожь родинки в углу дрожащих губ – и впервые в жизни размышлял о том, ради чего в самом-то деле он учится у Трапезникова. Конечно, само совершенствование своих способностей и овладение другими навыками были для него очень важной целью. Но он никогда не задумывался, к чему все-таки приложит в конце концов свои силы.
К достижению особого могущества? А могущество нужно зачем? Чтобы стать богатым? Добиться власти?
Гроза не знал.
Сколько себя помнил, он жил как живется, принимал свой дар как некую почти обыденную данность, подчиняясь власти обстоятельств и используя свой талант по воле этих обстоятельств. В его понимании грозовой разряд, который убил его мать и пробудил дремлющие в нем силы, был столь же неожиданным и судьбоносным, как встреча с Трапезниковым. Молния пробудила к жизни его дар. Трапезников научил управлять им.