Попутчица. Рассказы о жизни, которые согревают - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Савельева cтр.№ 4

– Ей было больно?

– Во время операции нет. Операция делается под наркозом, и это не больно.

– А мне аппендицит вырезали. Меня рвало три дня после операции.

– Это да. Самое сложное – отходить от наркоза. Ну и потом уколы всякие. Поэтому лучше не болейте.

Дети молчат. Слушают внимательно. Мне даже неловко, будто я погасила веселье, но есть и другая сторона.

– А ей скоро это снимут? – спрашивает мальчик с роботом.

– Нет. Это теперь навсегда.

– Навсегда-навсегда? Даже когда вырастет и станет взрослой?

– Да. Она снимает их только на ночь. И спит глухая.

– А зачем на ночь снимать? – спрашивает девочка, которая показывала мультик на своем гаджете.

– Ну ты же заряжаешь свой телефон. Вот и ее приборы нуждаются в зарядке. А так как днем она всегда в них, ночью приходится заряжать.

– А она плакала? Ну, тогда, после операции? – тихо спрашивает девочка, которая пела. – После наркоза?

– Да. Она плакала.

Я не хочу врать. Дети молчат. Смотрят на Катюню. Сочувствуют. И вдруг мальчик у окошка протягивает ей свой попкорн. И второй. И третий. Третий мальчик трогательно так отобрал самые вкусные лопнувшие зернышки. Поющая девочка торопливо достает из кармана конфету. Еще одна девчушка отдает куклу. Мальчик с роботом протягивает ей робота. Катюня растерялась, смотрит на меня.

– Бери, – разрешаю я.

Это такой трогательный урок добра, что у меня накатывают слезы. Катюня осторожно берет зернышко попкорна и кладет его в рот.

– Спасибо, ребята. Вы все очень добрые. Это так здорово!

– Ой, а я съел мороженое… – расстроился перемазанный мальчик. – А если бы не съел, я бы дал откусить… А может быть, и все бы отдал…

Я улыбаюсь сквозь слезы.

– Знаете, если бы она умела говорить, она бы обязательно сказала спасибо…

Катюня с роботом и куклой в руках поворачивается ко мне и улыбается ртом, набитым попкорном. Я прыскаю. Это очень смешно. Я рада, что ей предстоит взрослеть среди таких небезразличных детей.

Бабушка очень вкусно готовила. Просто пальчики оближешь. При этом чем проще были продукты, тем вкуснее блюдо. Например, для перекуса на даче она готовила фирменные бутерброды с редиской. Для этого она брала свежий черный хлеб, смазывала его тонким слоем сливочного масла, на это солнечное одеяло укладывала кружочек редиски и посыпала солью. Ммм.

В детстве мне казалось это божественным. Редиска была своя, с грядки, яркая, сочная и негорькая.

Секрет вкусной редиски, рассказывала мне бабушка, в грамотном поливе. Воды не должно быть много – чтобы редис не стал водяным, но и не должно быть мало – чтобы он не стал «злым» и горьким.

Если бабушка варила борщ, это была яркая палитра цветов: багряная свекла, желтый лимон, белая сметана, зеленый укроп. Ну как такое есть? Только рисовать!

А окрошка? О, я до сих пор помню эту окрошку. У меня вкусные руки, как у бабушки, но мне ни разу не удалось повторить ее окрошку. Ингредиенты те же, вкусно, но не то…

Бабушка все умела. Все. Когда умер дедушка, она тяжело заболела и резко слегла. Врачи назвали ее болезнь специальным медицинским термином и дали неутешительный прогноз. Но я думаю, она просто не умела жить без дедушки. Не видела смысла.

Лежачий больной в доме – это сложно. Это лампа для просушки пролежней. Это частые просьбы. Запах лекарств. Тяжелая атмосфера. Жизнь в ожидании завешенных зеркал…

А нам с сестрой по двенадцать лет. И мы за главных хозяек. На нас школа, уроки, дом, огород.

Мои родители в Москве, папа сестры работает. А мы совсем девчонки. Смотрим в окно и хотим гулять.

Но есть слово «надо», и оно важнее слова «гулять». Это был сложный период. Двенадцать лет – это прихожая юности, ожидание праздника. И смех без причины, и первые взрослые мысли… И все это смято бабушкиной болезнью. Скомкано, затерто ее стонами. Она стонала тихо, через закушенную от боли губу, и думала, что никто не слышит. Но мы слышали, и это рвало нам сердце.

В меня влюбился рыжий Сашка. Он был красавчик и чемпион области по прыжкам в длину. У него не было недостатков. Разве что он был слеповат, потому что иначе не объяснить, что из всех девочек в школе он выбрал меня: невзрачную, нескладную, в старой вытянутой кофте и курточке, перешитой из бабушкиного пальто.

Девчонки вокруг ходили в красивых нарядах, в джинсах, в юбочках с рюшками и уже подворовывали мамину косметику. Мне не у кого было подворовывать. И нечего. У меня были красивые волосы, спрятанные в толстую косу. И заплаканные от жалости к бабушке глаза.

Но Саша стал носить до дома именно мой портфель. И это существенно повысило мои рейтинги, прежде всего в собственных глазах. Я стала замирать у зеркала. Вглядываться. И что он во мне нашел? Саша нес мой портфель и просто шел рядом. Молча. И это было мучительно. Идти и молчать. Но разговаривать тоже не получалось. Сердце колотилось, слова застревали, непроизнесенные, и изматывали своей бесполезностью, и разговоры выходили натянутые и какие-то бессмысленные. И, казалось бы, раз все так сложно, мучительно, неинтересно, глупо, вообще не ходи за мной. А он ходил, и ждал, и страдал, когда я болела.

Я в тот день ждала Сашу. Он звонил, спросил, пойду ли гулять, и сказал: «Я сейчас зайду». Я сбегала к бабушке, открыла ей окно, поправила подушку, накрыла ноги одеялом.

– Бабуль, надо что-то?

– Нет, я посплю. Голова болит.

– Хорошо. Я гулять.

Раздался звонок в дверь. Саша! Я выпорхнула в прихожую, открыла дверь, сказала Саше: «Я сейчас», схватила курточку, крикнула в комнату бабушке: «Я пошла гулять!», схватила ключи и стала закрывать дверь.

Саша уже вызвал лифт и с лестничной клетки громко и весело что-то говорил мне про ребят во дворе, и вообще весна на улице…

– Оля! Оляяя. – Я услышала голос бабушки за секунду до закрытия двери. Она звала меня. Дверь захлопнулась. Но я… Я слышала.

Я понимала, что надо открыть. И зайти. И разуться. И пройти в комнату. И спросить у бабушки, что случилось. Может, нужно просто воды? Или одеяло упало. Или книгу подать.

– Ну, ты идешь? – спросил Саша нетерпеливо.

И я… Я пошла. Пошла к Саше. Ушла гулять. Хотя слышала, как бабушка меня звала. Почему? Почему я ушла? Мне двенадцать. Мне пробило двенадцать. И жизнь не превратилась в тыкву, скорее наоборот: она расцвела.

Я влюбилась в первый раз и впервые задумалась о том, что я, возможно, совсем не гадкий утенок. В гадких утят не влюбляются чемпионы области по прыжкам в длину. Ведь так?