Моя любовь когда-нибудь очнется - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Мартин cтр.№ 26

Когда я проснулся, солнце только-только показалось над верхушками деревьев. Я замерз и весь дрожал, а у моих ног копалась в земле Пинки.

Пинки появилась у нашего порога года два назад. Едва взглянув на нее, я подумал, что теперь бекона для завтраков нам хватит месяца на три, но Мэгги помахала у меня перед носом указательным пальцем и твердо сказала:

– Только попробуй ее тронуть, Ди́лан Стайлз, и будешь месяц спать на диване!

Так Пинки поселилась в нашем амбаре. Соответственно изменилось и наше дневное расписание, в котором появились теперь пункты «Утреннее кормление свиньи» и «Вечернее кормление свиньи». Я так и называл ее – «свинья», хотя над дверцами загона Мэгги специально для меня написала ярко-красной краской: «Пинки».

Пинки я кормил собачьим кормом из больших пакетов или зернами кукурузы, а иногда – и тем и другим, хотя на самом деле она ела все, что не прибито гвоздями. А иногда и то, что прибито. Когда Пинки пришла к нам, она весила фунтов восемьдесят и крайне нуждалась в хорошем ду́ше и помощи ветеринара. Сейчас она весит больше трехсот фунтов и требует, чтобы ее окатывали из шланга не реже одного раза в неделю.

Нет, никогда мне не понять, как может человек столь трепетный и нежный, как моя жена, любить такую уродину. Впрочем, Пинки отвечает ей взаимностью, а вот меня ненавидит. Проклятая свинья не упускает ни единой возможности испражниться мне на ботинки или сделать исподтишка еще какую-нибудь гадость. Но, повторюсь, Мэгги она просто обожает. Вы бы слышали, как радостно она (свинья) визжит и хрюкает, когда Мэгги чешет ей уши и живот! Блаженствуя, Пинки катается на спине по всему загону, а потом – в знак благодарности! – трется боками о рабочий комбинезон Мэгги. Но Мэгги не возражает. Должно быть, моя жена – святая.

Не раз я наблюдал, как она опускалась на корточки посреди загона, а чертова свинья, задрав хвост, выковыривала из углов своих многочисленных отпрысков и подталкивала их рылом к Мэгги, чтобы та чесала и гладила их всех по очереди. И Мэгги гладила, пока поросенок не начинал корчиться и визжать от удовольствия. Время от времени Пинки не забывала подсунуть морду ей под руку, чтобы получить свою порцию ласки, или заталкивала поросенка под ее бедра – не иначе, для того, чтобы Мэгги было на что опереться. Как правило, вся процедура занимала не меньше тридцати минут, после которых моя жена благоухала хлевом до конца дня. Прошлым летом запах оказался столь силен, что мне пришлось окатить из шланга саму Мэгги, но она только смеялась и визжала еще громче Пинки.

Мэгги вообще любила нашу ферму. Ей нравилось в ней все, начиная с поскрипывающих полов и заканчивая скрипящими на всю округу сетчатыми экранами. Ей нравилась шелушащаяся краска, нравилась передняя терраса, нравились Папины качели, нравился запах сена в сарае, нравилось, как цветет хлопок, нравился короткий спуск к реке, нравился могучий дуб возле амбара, ствол этого дуба был шире, чем капот моего грузовика, нравился наш колодец и его вода с запахом серы, нравилась растущая не слишком ровными рядами кукуруза, кланяющаяся легкому, теплому ветру.

Пожалуй, кукуруза нравилась Мэгги больше всего. Каждый вечер, когда с реки начинало тянуть прохладой, Мэгги уходила на переднюю веранду с чашкой травяного чая и долго стояла там, глядя, как под ветром ходят волнами мягкие верхушки кукурузных стеблей. А лунными летними ночами, когда Мэгги долго не могла заснуть или просыпалась, разбуженная Блу, который почуял оленя, она брала одеяло, тихонько прокрадывалась на крыльцо и сидела на ступеньках, глядя, как лунный свет сочится между темными стеблями и освещает песчаную почву под ними.

Наступало утро, и я, выглянув в окно, видел, что Мэгги крепко спит, прислонившись к опорному столбу. Стоило мне чуть приоткрыть сетчатый экран, как Блу поднимал голову, лежащую у нее на коленях, а Мэгги открывала глаза, улыбалась, не произнося ни слова, сбрасывала одеяло – и вдруг стремительно срывалась с крыльца, хихикая на бегу, точно школьница, который вышла из церкви после утомительной и скучной службы. Я пускался следом, и мы вместе неслись вдоль кукурузных рядов к реке. Там Мэгги головой вниз прыгала с обрыва в глубокую, темную, покойную воду, и нам с Блу не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру, словно мы все снимались в рекламном ролике «Горной росы».

Одним из любимейших блюд Мэгги была кукуруза под белым соусом. После купания она срезала десять или пятнадцать початков, несла их на кухню и вылущивала зерна прямо в сливкосбивальную машину. Правда, после еды Мэгги порой выглядела так, словно кто-то швырнул в нее целую кастрюлю кукурузной каши, но по лицу каждый бы понял, насколько она довольна и счастлива.

Когда я заканчивал свою диссертацию, Мэгги поздно вечером часто заходила ко мне в кабинет и без всяких слов ставила на стол рядом со мной блюдечко шоколадного мороженого, чашку кофе или что-то еще, что было мне необходимо, чтобы продолжать писать. Если Мэгги видела, что я уперся в тупик и готов швырнуть чертову диссертацию в огонь, она брала меня за руку, вела на крыльцо, усаживала на качалку и приказывала дышать ровнее и смотреть, как ветер играет рыльцами кукурузных початков. Спустя примерно полчаса Мэгги слегка толкала меня ногой под зад и приказывала возвращаться к столу. Я послушно шел в кабинет и с новыми силами набрасывался на работу.

Всего этого мне очень не хватает!

Увидев, что я поднял голову, Пинки перестала рыть, навострила уши и громко хрюкнула, обдав меня соплями и слизью. Прежде чем я успел отреагировать, свинья, победно задрав хвост, уже бежала обратно к хлеву характерной чарли-чаплинской трусцой. Как она оттуда выбралась, я понятия не имел, но готов поспорить на что угодно: чтобы предотвратить повторные побеги, придется купить пару бревен потолще.

Поднявшись с земли, я отряхнул от песка лицо и одежду. И то и другое показалось мне холодным и сырым, и я поежился.

Когда я вошел в хлев, Пинки уже собрала вокруг себя своих малышей и вообще сделала все, чтобы держать меня на порядочном расстоянии. Набрав в ведро немного свежей кукурузы, я попытался подойти ближе, но Пинки проворно развернулась, заслоняя поросят своей тушей, и в очередной раз обгадила мне ногу. В конце концов я плюнул, высыпав кукурузу на пол, повесил ведро на крюк, как следует запер амбар и пошел к дому.

Свинья и есть свинья! Что с нее возьмешь?!.

Дома я сварил себе кофе и потратил почти тридцать минут, изучая план аудитории, вспоминая, кто где сидит, и пытаясь связать внешность и характер с именем того или иного студента. Я, правда, понимал, что это поможет мне только в том случае, если студенты будут каждый раз садиться на одни и те же места. Гарантировать этого никто не мог, однако мне было хорошо известно, что студенты – такие же рабы привычек, как большинство людей. Взять, для примера, церковь… Вы когда-нибудь пытались сесть на чужую скамью – особенно в незнакомом храме? Как-нибудь попробуйте. Тот, кто сидит на этой скамье постоянно, непременно даст вам понять тем или иным способом, что вы заняли чужое место.

На занятия я пришел довольно рано, но, не успел я провести в аудитории и двух минут, как на пороге появилась Аманда. Она улыбнулась мне, но тут же нахмурилась, когда ее взгляд упал на мое предплечье.