– Наш ОЛБ только сформировали, даже знамени еще не было.
– Все правильно, – понимающе кивнул Кирюхин. – Вот такой, с позволения сказать, отдельный батальон, в котором царит бардак, нет ни знамени, ни даже особиста, и привлек внимание абвера. Там рассудили, что в документах этой части сам черт ногу сломит, и решили этим воспользоваться.
* * *
После этого разговора мы превратились из подозрительных лиц, подлежащих проверке, в потенциальных диверсантов, и нас соответственно посадили в погреб. Естественно, ни о каком праве на адвоката и на телефонный звонок и речи не шло. Единственная поблажка, которую нам сделали – это оставили теплые ватники, но, конечно, отнюдь не из гуманных соображений. Без них мы могли замерзнуть до смерти, и бдительный особист лишился бы ценной добычи.
По нашим прикидкам, прошло часов десять, когда люк наверху открылся и нам спустили лестницу. Обращались теперь с нами уже гораздо вежливее, что внушало некоторую надежду. Авдеева посадили за стол, поставив перед ним миску супа, а меня попросили пройти на узел связи. Оглянувшись в дверях на Павла, я увидел, что его тарелка уже опустела, и он тщательно вытирает ее ломтем хлеба.
– Может, сначала покормите, – высказал я вслух настойчивое требование своего бурчащего желудка.
– Прошу вас, пройдемте, – настойчиво потянул меня за руку сопровождающий, даже не пытаясь угрожать пистолетом. – Это срочно.
С трудом отведя взгляд от накрытого стола, я послушно зашагал в указанном направлении.
* * *
– Что еще такое? – недовольно буркнул я, когда меня привели к Кирюхину. – Мало того что не кормят, так еще и поспать спокойно не дают.
Конечно, я обманывал. Последнюю ночь я, правда, провел бессонную, но уснуть сейчас все равно бы не смог. Мало того что меня первый раз в жизни арестовывают, так еще держат в антигуманных и антисанитарных условиях. Уснешь тут, как же.
Не обращая внимания на мое ворчание, Кирюхин подскочил к телефонному аппарату и подобострастным голосом доложил:
– Привели. Что? ПО-2? Есть спросить.
Недоуменно похлопав глазами, переваривая услышанное, особист обратился ко мне:
– Как зовут кукурузник? – По его виду было понятно, что это самый идиотский пароль, который он только слышал в своей жизни.
– Никита.
Выслушав ответ и еще сильнее растерявшись, он протянул трубку мне:
– Вас к аппарату. – И добавил страшным шепотом: – Из штаба фронта.
* * *
При современной связи, не усложненной всякими там цифровыми системами, слышимость была отвратительной, так что я мог только догадываться, что со мной говорит Куликов, так как собеседник не представился. Естественно, он тоже не знал, чей голос слышит в трубке, и продолжил интервью:
– Пятьдесят седьмой. Где?
– Байконур.
– Восемьдесят пятый. Кто?
– Михаил Сергеевич.
– Как зовут вашу собаку?
– Не имею.
– Кошку?
– Дина.
– А полностью?
– Динара Васильевна. – Про такие мелочи Куликов меня, конечно, не расспрашивал, но зато он читал отчеты моих гэбэшных ординарцев, с которыми я не раз разговаривал по душам о славном довоенном времени. Как-то в свободную минуту мы с ними поспорили, у кого из нас кошки больше и пушистее и сколько кильки они могут слопать за один раз. Эх, сейчас бы мне эту рыбку. Я бы тоже поставил рекорд по ее поеданию.
Во время разговора Кирюхин стоял неподвижно, но выражение и цвет его лица непрерывно менялись. По тому, как я бегло отвечал на вопросы, он уже понял, что я именно тот, о ком так беспокоятся в штабе фронта.
– Да, встретили, накормили. – В подтверждение своих слов я запустил свою руку в тарелку, на которой лежала нарезанная колбаса, и, схватив пару кусочков своей немытой пятерней, тут же отправил их в рот, довольно зачавкав.
Мир снова предстал передо мной в розовом цвете, и я даже почти не сердился на ретивого уполномоченного. Подумаешь, подержал в погребе, зато нас не били и не пытали. А что он переусердствовал, так и тут есть плюс – попадись ему настоящий диверсант, он от него не уйдет.
– Вас, товарищ Кирюхин.
С опаской взяв двумя пальцами трубку, особист даже зажмурился, боясь того, что ему сейчас скажут. Но уже через секунду он воспрял духом, а его вытянутое лицо снова округлилось.
– Есть крутить дырочку, товарищ майор госбезопасности.
Закончив разговор, политрук встал по стойке смирно и, одернув гимнастерку, торжественно обратился ко мне:
– Товарищ лейтенант госбезопасности, приношу вам свои извинения. Готов искупить вину и обмыть ваше удачное возвращение из тыла врага.
Глава 7
23 ноября 1941 г. Тихий океан
В то время как немецкие солдаты мерзли в Восточной Европе, японские военные моряки замерзали на своих кораблях, плывущих к Гавайям. Адмиралы, занимавшиеся подготовкой к походу, открыли для себя, что легче победить самый сильный флот в мире, чем преодолеть бюрократические препоны тыловых крыс. Все войска официально снаряжались для действия на юге, и интенданты не понимали, зачем в тропиках нужно зимнее обмундирование. В конце концов, теплую одежду удалось выбить, но к началу похода заявка была выполнена не больше чем на треть.
Пока в Европе шла война, в Японии продолжались дебаты, как воспользоваться сложившейся ситуацией с наибольшей пользой для империи. Особого выбора не было. Первый вариант – вывести войска из всех захваченных стран и перейти от военной экспансии к экспансии экономической, был совершенно неприемлемым. Хотя такой путь был не только самым простым, но и единственно верным, но в руководстве страны этого никто еще не знал. А если бы и знал, то все равно бы не согласился.
Второй вариант – захват Дальнего Востока, а впоследствии и всей Сибири. Сторонниками этой операции, получившей название «Кан-То-Куэн», были министр иностранных дел Японии Мацуока и командующий Квантунской армией генерал Умэдзу. Дату нападения на СССР назначили на 10 августа. Квантунская армия была приведена в боевую готовность. Ее численность после прошедшей мобилизации достигла 850 тысяч человек. Для высадки десанта были мобилизованы суда общим тоннажем 800 тысяч тонн, которые направили в порты Кореи, Маньчжурии и Курильских островов. Однако расчет на то, что советские дальневосточные дивизии еще летом перебросят на западный фронт, что было обязательным условием для начала операции, не оправдался. Вторжение было отложено до падения Москвы, но скоро стало окончательно ясно, что немецкая военная машина забуксовала, и быстрой победы вермахта не получится. Кроме того, после Номонганского инцидента армейское руководство стало осторожнее, и на новой войне с таким опасным противником сильно не настаивало. Весомым доводом также было отсутствие больших запасов ресурсов на Дальнем Востоке, захват которых мог бы окупить войну. В Сибири еще не были найдены и разведаны большие месторождения нефти, и нельзя было надеяться пополнить там запасы горючего, которого в империи оставалось очень мало. Последний аргумент против северного направления экспансии добавила начавшаяся осенняя распутица.