– Перестань чернить моего папу!
– Извини! Подло прозвучало, да? Хотела за Колину спину спрятаться. Я никогда и ни за чью спину… Слушай! – Мария Петровна вскинула голову и посмотрела на Ирину с волнением, которое испытывает человек, только что сделавший открытие. – Может, он из благородства? Он ведь знал: если у меня появляется настоящая цель, я ее когтями и зубами вырву. А тут мялась, сомневалась, на уговоры поддавалась… Вот Коля и решил облегчить мне жизнь, оправдания подсказать? Святой человек!
– Оба вы хороши! – в сердцах, громче, чем следовало, вырвался у Ирины упрек.
Ее душевные силы были на исходе, требовали отдыха после громадного напряжения. Усталая голова отказывалась переваривать полученную информацию, размышлять, делать выводы, давать оценки. Все это потом, завтра. А сегодня осталась одна проблема.
– Слушай меня внимательно! – тщательно артикулируя, строго заговорила Ира. – Речь пойдет о твоей болезни, об опухоли. Нового я тебе ничего не скажу, да и никто не скажет, все ты уже от онколога слышала и мимо ушей пропустила. Ты не умираешь! У тебя первая стадия! Но перейдет в следующую, если сейчас не сделать операцию.
– Под лампой? – печально осведомилась Мария Петровна.
– Не с фонариком же хирургу работать! – возмутилась Ирина. – Далась тебе эта лампа! Общий наркоз, ты ничего не почувствуешь. И останешься жива! Поняла? Жива на многие годы! От рака, от этой опухоли точно не помрешь. Гарантия девяносто пять процентов, больше в онкологии не бывает да и вообще в медицине, это же не ремонт часов. Пойдешь на операцию?
– Не беспокойся, больше я врачей не стану вызывать.
– Ты пойдешь на операцию?
– Вот возьми. – Мария Петровна выдвинула ящик стола и достала толстую записную книжку. – Передай двоечнице Стромынской.
– Русским языком спрашиваю: будешь делать операцию? Не на аркане же тебя тащить! И милиция не согласится тебя под арестом в больницу доставить. Самоубийство – дело добровольное.
Мария Петровна не отвечала, ковыряла пальцем клеенку на столе.
– Ты боишься смерти унизительной и позорной, – напомнила Ира. – И в то же время топаешь к ней полным ходом! Это бред, паранойя! Психиатры ошибочно посчитали тебя здоровой, с головой у тебя проблемы.
– Зайдешь ко мне когда-нибудь? – подняла глаза Мария Петровна.
– Ляжешь в больницу?
– Можно я внуку подарок сделаю? Не хочешь, не говори от кого.
– Больная Степанова! Вы от госпитализации отказываетесь?
– Тебе за это ничего не будет? Давай подпишу бумагу, если нужно.
– Поразительное упрямство! Глупое и преступное!
– Хоть позвони как-нибудь, а? Онкологические больные требуют очень бережного и осторожного обращения. Они переживают сильнейший стресс из-за страха предстоящей смерти. Их нужно успокаивать, утешать и ни в коем случае не пугать, они сами напуганы до крайности. Недаром прежде, в советские времена, медики диагноз сообщали родным, но не пациенту. И все-таки, решила Ирина, мать нужно запугать. Она сильная – во всем, даже в своем тупом упрямстве. Выдержит.
– Объясняю ситуацию, – не ответив на вопрос, заговорила Ирина. – Сейчас узел в щитовидке у тебя маленький, меньше сантиметра в диаметре. Он будет увеличиваться, прорастать в возвратный нерв, ты осипнешь, голос изменится. Произойдет сдавление трахеи, и возникнет затрудненность дыхания. Но это все мелочи по сравнению с метастазированием. Когда из опухоли брызнут метастазы, осеменят другие органы, тебе небо в овчинку покажется.
– Не стану дожидаться, – тихо пробормотала Мария Петровна. – Покончу с собой, повешусь или отравлюсь.
– Дура! – воскликнула Ирина.
– Дура, – кивнула Мария Петровна. – Но уж лучше я сама на себя руки наложу, чем под этой лампой сдохнуть. Я где-то читала, что для хирургов страшнее нет, когда на столе пациент коньки отбросит. Зачем же их, сердешных, подводить?
– Очень, с твоей стороны, трогательно заботиться о хирургах. Но подумай о другом! За один час, именно столько длится операция, не бог весть какая сложная, онколог избавит тебя от злокачественной опухоли и сохранит тебе жизнь. Для этого он и трудится…
– Под лампой.
– Больше не могу слышать про лампу! – схватилась за голову Ирина. – Мне уже самой начинает казаться, что страшнее бестеневой лампы зверя нет.
– Вот видишь!
– Вижу, что паранойя заразительна!
– Ирочка, а сколько мне осталось? Ирина развела руками. Даже если бы желала, она не могла бы ответить на вопрос. Опухоль в щитовидке может медленно, годами, зреть, а могут и завтра появиться метастазы.
– Как же я узнаю, когда… последний час? Когда басом заговорю и дышать трудно будет. – Мария Петровна не спросила, а сделала для себя вывод.
Перед визитом к матери Ирина мысленно прокручивала различные сценарии их общения. Но ей и в голову не пришел самый нелепый: подсказать матери, когда следует наложить на себя руки. Что и говорить, удружила родственнице. И ведь смотрит с благодарностью! Бред! Фантастический бред, бороться с которым нет сил.
– Прощай! – поднялась Ирина.
Нога болела, но терпимо, идти можно. Ирина надела шубу в прихожей, не отвечая на материно „До свидания, доченька!“, вышла из квартиры.
На улице бушевала снежная пыль. Неслась поземкой, взлетала выше человеческого роста, закручивалась воронками. Мелкие острые кристаллики хлестали Ирину по лицу. Будто пытали, требовали ответа. А ответа не было, она и вопросы еще для себя не поставила.
Будь на месте матери другая женщина, Ирина нашла бы ей оправдания, подробно описала бы симптомы тяжелого психического состояния – послеродовой депрессии. Помрачившемуся рассудку роженицы представляется, что ребенок – причина всех ее бед, что он навеки лишит ее свободы, свяжет по рукам и ногам, заберет оставшиеся годы жизни. В крайних проявлениях болезни матери убивают своих детей, бросают на помойке, отказываются в роддоме. Послеродовая депрессия может длиться часы, дни, месяцы, всю жизнь. Но у чужих людей! Почему у ее матери? Тем более, что сама Ирина, как подавляющее большинство здоровых нормальных женщин, в момент рождения сына познала высшее блаженство. И никуда оно не делось! Только упрочилось!
День первый
(продолжение)
1
Для Николая Сергеевича, отца Ирины, выход на пенсию два года назад не ознаменовался печалями и депрессиями, связанными с окончанием трудовой деятельности. У Николая Сергеевича была приятная забота – воспитание внука. Какое счастье, что горячо любимая мама успела увидеть правнука – тогда беспомощного младенца, названного в честь дедушки Николенькой.
После смерти мамы Николаю Сергеевичу стало казаться, что часть ее души как бы переселилась в него, закрыла болезненную рану потери дорогого человека. Николай Сергеевич подхватил эстафету, продолжил дело мамы. Она вырастила Ирочку, а ему предстоит воспитать Николеньку.