Сага об Элрике Мелнибонэйском - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 112

Гейнор решил, похоже, немного разрядить обстановку.

— Позволь напомнить, кузен, что фюрер весьма благоволит тем, кто ставит государственные интересы выше личных, — что-то подсказывало мне, что Гейнор близок к отчаянию. Он прокашлялся:

— И твой дар освободит тебя от малейших подозрений в измене новой Германии и Третьему рейху.

Он почти бессознательно говорил на языке своих начальников — языке скрытых угроз и откровенной лжи. Когда человек начинает выражаться подобным образом, это означает, что у него не осталось совести. Как бы Гейнор ни отпирался, сколько бы красивых слов и пышных фраз ни произносил, он стал законченным нацистом.

Я проводил гостей до двери и встал на крыльце, наблюдая, как они усаживаются в предупредительно подогнанный водителем «мерседес». Было еще темно, над горизонтом висел бледный месяц. Хромированная машина медленно покатила к воротам, над которыми восседали изъеденные временем статуи. Огненные драконы…

Сразу вспомнился сон.

Никогда не думал, что действительность может оказаться страшнее кошмарного сна.

Ну да ладно, что сделано, то сделано. Рано или поздно нацисты пожалуют вновь, и остается только гадать, удастся ли спровадить их восвояси с той же легкостью, с какой я избавился от Гейнора с Клостерхеймом.

Тем же самым вечером наконец-то позвонила загадочная Герти. Мы договорились, что на закате я спущусь к реке, протекавшей вдоль северной границы поместья. «Там, — сказала она, — ко мне подойдут» Воздух был словно наэлектризован. Замечательный вечерок для прогулки. Я спустился по покатому склону к мостику за калиткой, от которой начиналась проселочная дорога, некогда соединявшая поместье с городком Бек. Древние колеи возвышались подобием горных кряжей. Ныне этой дорогой пользовались редко — разве что влюбленные назначали на ней романтические свидания да старики выгуливали собак.

В самый миг сумерек, когда день перетекает в ночь, над рекой заклубился туман — и я заметил на мостике высокого человека; он стоял и терпеливо дожидался, пока я открою ему калитку. Я ускорил шаг, мысленно коря себя за то, что не заметил гостя раньше. Откуда он появился, между прочим? Распахнул калитку и жестом пригласил незнакомца вступить на территорию поместья. Он кивнул и шагнул мне навстречу, а следом за ним — второй, более грациозный в движениях, должно быть, оруженосец, если судить по луку и колчану со стрелами.

— Вы друзья Герти? — задал я заранее заготовленный вопрос.

— Мы с ней достаточно близко знакомы, — отозвался лучник. Точнее лучница. Голос у нее был низкий, по тону чувствовалось, что она привыкла отдавать распоряжения. Перехватив мой недоуменный взгляд, она выступила из-за спины своего спутника, откинула капюшон, скрывавший ее лицо от вечерней прохлады, и пожала мне руку. Крепкое рукопожатие, крепкое и одновременно женственное. Плащ лучницы и видневшаяся из-под него блуза мерцали в лучах закатного солнца, переливаясь оттенками. Надо признать, ее костюм изрядно смахивал на сценический наряд актрисы из пьесы про средневековье. Ни дать ни взять германская полубогиня из тех якобы «народных» пьесок, которыми наслаждались нацисты.

Я пригласил гостей подняться в дом, но мужчина отказался. При взгляде на него возникало ощущение, будто его окутывает некая темная аура. Высокий, худощавый, относительно молодой; он глядел сквозь меня, и глаза его отливали изумрудной зеленью. Казалось, будто он провидит будущее — жуткое, жестокое, чудовищное будущее, от которого не укрыться никому и нигде.

— У меня есть основания полагать, что ваш дом прослушивается, — пояснил он. — Даже если я и ошибаюсь, все равно стоит принять меры предосторожности. Если не возражаете, поговорим здесь, а когда покончим с делами, мы с удовольствием воспользуемся вашим приглашением поужинать. Как скажете.

Судя по легкому акценту, мой гость был австрийцем. Он назвался герром Элем, и с ним мы тоже обменялись рукопожатием. Я догадывался, что передо мной человек дела. Темно-зеленые плащ и шляпа служили ему отличной маскировкой: во-первых, в те годы их носили многие немецкие охотники, а во-вторых, одежда — если поплотнее запахнуть ворот и надвинуть шляпу на глаза — почти полностью скрывала лицо. В нем было что-то знакомое; я почти не сомневался, что мы с ним встречались раньше — быть может, в Миренбурге.

— Думаю, вы пришли, чтобы помочь мне присоединиться к Обществу Белой Розы? — справился я, когда мы не спеша направились вдоль склона, мимо густого кустарника. — Я хочу бороться с Гитлером.

— Значит, мы с вами хотим одного и того же, — подтвердила женщина. — И знайте, граф Ульрик, что вам суждено сыграть в этой борьбе одну из главных ролей.

И с ней мы, по-моему, тоже встречались. Думаю, я узнал бы ее гораздо быстрее, когда бы не этот карнавальный наряд. И зачем она его напялила? Он ведь только привлекает внимание, в нашей-то глуши. Может, выступала на каком-то празднике и не успела переодеться? Или наоборот — они зашли ко мне по дороге на праздник?

— Вам, наверное, известно, что вчера ко мне приезжал мой кузен Гейнор. Он окончательно натурализовался и теперь называет себя Паулем фон Минктом. Законченный нацист, хоть и открещивается на словах.

— Сейчас таких много. Гейнор и подобные ему воспринимают Гитлера как человека, стоящего на страже их собственных интересов. Они не понимают, просто не могут представить, до какой степени Гитлер зачарован властью. Для него власть — единственная ценность на свете, ни о чем другом он и не думает. Вместе со своими подручными он постоянно плетет интриги, добиваясь все большей власти, а обыкновенные люди, если хотите, обыватели, и не подозревают, что происходит «наверху» на самом деле, — герр Эль изъяснялся на венском наречии поры Франца-Иосифа. На меня словно повеяло добрыми старыми временами, когда цинизм был всего лишь модой, а не стержнем существования.

Женщина между тем снова надвинула капюшон, глаза ее оставались скрыты за дымчатыми стеклами очков. Интересно, видит ли она хоть что-нибудь? Сумерки-то давно сгустились… Она села на каменную скамью и сказала, что посидит немного, послушает птиц. А мы с герром Элем двинулись дальше, между свежевскопанных клумб и шпалер, на которых расцветали первые бутоны. Он задавал мне вежливые вопросы, в основном относительно моих предков, и я с радостью отвечал. Разумеется, Белой Розе осторожность жизненно необходима, иначе ей не уцелеть. Достаточно одного болтуна — не то что предателя, — и добрый десяток, если не больше, этих порядочных людей окажется за решеткой.

Еще он спросил, чего я рассчитываю добиться, присоединяясь к Обществу. Я сказал, что для меня главное — свергнуть Гитлера. Тогда он поинтересовался, считаю ли я, что, избавившись от Гитлера, мы избавимся и от нацистов; я вынужден был признать, что одно из другого, к несчастью, не следует.

— Как, по-вашему, мы можем победить наци? — спросил он, останавливаясь у садовой статуи, настолько выветрившейся от времени, что лица фигуры было уже не разглядеть. — И чем? Пулеметами? Или красивыми словами? Или пассивным сопротивлением?