Сердце из нежного льда - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Лубенец cтр.№ 24

Постепенно новые технологии начали подтачивать и расшатывать детище Николая Щербаня. Сначала в Софию Киевскую вползли одиночные ушлые деятели с экзотическими «Полароидами». Разумеется, туристы тут же выстроились в очереди за моментальными фотографиями. Но все же особой конкуренции щербаньской студии «Полароиды» не составили. Фотографии были дорогими, да к тому же со временем тускнели и выцветали. А уж с шикарными портретами, которые Николай делал своим «Зенитом», вообще ни в какое сравнение не шли. А потом все пошло кувырком. Сначала отдельные граждане новой России, «самостийной» Украины и прочих государств великого СНГ, а со временем и каждый второй гражданин экипировались дешевыми «мыльницами», которые и подрубили на корню его бизнес. Если бы Щербань мог, он сжег бы дотла фирму «Кодак» и иже с ней, которые наводнили страну дешевыми пленками и мобильной аппаратурой для проявки и печати фотографий. А Билла Гейтса вообще поставил бы к стенке. Компьютерная правка и коррекция изображений свела на нет все достижения художественной ретуши. Последний удар по делу жизни Николая нанесли цифровые фотокамеры. Если раньше особо страшненьким дамочкам можно было сказать, что вряд ли кто-нибудь где-нибудь и когда-нибудь сделает их фотоулыбки более обворожительными, то теперь они доводили до нервных тиков владельцев цифровой техники, требуя все новых и новых кадров, благо за них не требовалось платить.

Надо сказать, что многие из коллег Щербаня по фотобизнесу вовремя подсуетились, купили лицензии, эти самые цифровые камеры и при универмагах и в других местах постоянного массового скопления граждан свободной Украины устроили маленькие салончики по изготовлению фотографий на документы. Во времена массового обмена паспортов и получения прочих документов обновленного государства они вполне окупили затраты на камеры, оборудование и даже оказались в прибыли. Николай с тупым упорством продолжал цепляться за свой «Зенит» и фотостудию на территории Софии Киевской, хотя к нему уже несколько раз приходило руководство музея с намеками на то, что он является убыточным анахронизмом, атавизмом и прочими «измами», а потому в ближайшее же время подлежит удалению со здорового тела музейного комплекса как злокачественная опухоль. Щербань и сам все хорошо понимал, а что не понял, то ему доступно объяснили деловые ребята, которые собирались купить у музея его павильончик. Он бы и продал, если бы не одно «но». У него были особые клиенты, от щедрот которых он обильно кормился всегда, и даже ныне ему продолжало хватать на хлеб с маслом.

Все началось давно, лет восемнадцать назад. Однажды летом, по пути на работу, он заметил в очереди за билетами очень красивую девушку с длинными черными, волнистыми волосами. Сначала он заметил именно эти волосы и ореол блестящих пушистых тонких прядей вокруг головы. Эти пряди под лучами горячего украинского солнца, казалось, сами излучали сияние. Когда девушка повернула к нему голову, он прирос к тротуару от восхищения. У нее были глубокие темно-серые глаза, яркие сочные губы и полное отсутствие косметики. Пройти мимо такого чуда Николай не смог. Он пригласил ее в свою студию, чтобы сфотографировать. Ему уже воочию виделись ее замечательные портреты, которые здорово украсят его витрины. Девушка неожиданно быстро согласилась и улыбнулась ему так красиво, что уже по пути в студию он начал подумывать о том, не раскачать ли ее еще на что-нибудь более значительное, чем фотографирование. К тому времени Николай уже был женат, имел двоих детей. Жена Оксана, деспотичная, ревнивая и драчливая женщина, достала его своим нудежом, придирками и слежкой. Неожиданно встретившаяся юная красавица настроила Щербаня на романтический лад. Он собирался назначать ей свидания в своем салоне, единственном месте, куда Оксане не было доступа, потому что для прохода на территорию Софии ей пришлось бы каждый раз покупать билет.

Николай закрыл дверь студии на ключ, чтобы никто не мешал ему работать с такой обворожительной моделью. Он сфотографировал девушку анфас и в профиль, переместил софиты вниз, почти к самому полу, сам уселся на пол, попросил девушку сесть к нему спиной и обернуться. Необычное освещение и ракурс неожиданно придали юной красавице чувственность: губы сделались еще более полными и сочными, на гладких шелковистых щеках заиграли ямочки, а глаза оказались слегка прикрытыми снежными полукружьями век с длинными прямыми стрелками ресниц. Щербаня пробрал мороз. Девушка являла собой аллегорию сексапильности. А может, и не аллегорию… Может, она такой и была, чувственной и эротичной, и только и ждала, чтобы кто-нибудь наконец это заметил. Николай решил, что не будет ничего плохого, если он станет пионером и первопроходцем в деле обращения аллегорической девушки в аллегорическую женщину. Для начала он предложил ей заколоть волосы кверху и даже бросил на колени Оксанину заколку, которой обычно скреплял бумаги и квитанции. Девушка повиновалась. Вид обнажившейся шеи, стройной, молочно-белой, еще не успевшей загореть, подействовал на Щербаня так, как, наверно, она подействовала бы на вампира. Ему хотелось впиться в нее губами, а потом спуститься вниз по ложбинке между грудей, а потом еще дальше… вниз… и вниз… С него мгновенно слетели шелухой и много лет взращиваемая родителями интеллигентность, а также моральные принципы и комплексы неутомимого строителя коммунизма. Он хотел только одного: чтобы в этой темной фотомастерской, фантастически освещенной софитами, развернулось такое же фантастически-эротическое действо. Николай лающим от волнения голосом требовал, чтобы девчонка, как в стриптизе, снимала с себя одну одежку за другой, и распалялся все более и более. У него никогда в жизни не было такого подъема желания, от которого он сейчас с трудом заставлял себя сжимать в руках «Зенит» и фотографировать, фотографировать, фотографировать… Он потом будет рассматривать эти фотографии и мысленно возвращаться в пропитанную собственными сексуальными эманациями атмосферу. Если бы девушка хоть раз возразила ему или воспротивилась, возможно, ничего и не было бы. Возможно, он очнулся бы, и все закончилось, толком не начавшись. Но она покорно снимала белье и становилась в те позы, которые ему хотелось видеть. У нее, правда, было не слишком подходящее к ситуации выражение лица, но Щербань был согласен и на такое. Пожалуй, ему даже именно такое и нравилось: испуганное и изумленное. Он, похоже, действительно станет первопроходцем. Сознание этого возбуждало его еще больше. И он набросился бы на нее с урчанием дорвавшегося до добычи вурдалака, он даже двинулся к ней за этим… за самым… Но вдруг что-то сработало в его мозгу, высветив на ее чистом лбу запрещающий знак. Нельзя… Если она приведет сюда милицию… Потом медицинская экспертиза… И все! Нет! Нельзя! Но что-то надо сделать, иначе он взорвется от возбуждения… Что-то надо сделать! И он расстегнул брюки… И покорная глупышка сделала все, что он хотел. Так хорошо ему еще никогда не было. В благодарность он решил послать ей фотографии. Пока она одевалась, он вытащил из ее нарядной белой сумочки паспорт. Щербань был уверен, что он там был. Девушка наверняка приезжая. Киевлянки в Софию не ходят. Она оказалась ленинградкой. Отлично. Вряд ли она приведет сюда разъяренного папашу или взбешенного молодого человека. Все получилось как нельзя лучше.

Фотографии вышли так себе. Девчонка была здорово испуганной, и ее затравленный взгляд совершенно не соответствовал расхристанности поз. Но Николай с помощью этих фотографий действительно мог вновь и вновь погружаться в волнующую атмосферу того удивительно дня, когда он приметил в очереди черноволосую красавицу. Фотографии, кстати, он ей выслал, раз уж обещал… Он человек слова.