Золото тайги - читать онлайн книгу. Автор: Максим Дуленцов cтр.№ 14

– Так, Женя, сегодня идем ко мне пить чай. Мама напекла пирожков, поешь хоть нормально, а не в этой вашей столовке. Пирожки с лосятиной!

– Откуда лось? – удивленно спросил Женька.

– Из лесу, вестимо. Дед приходил, принес.

– Какой дед? Я не знал, что у тебя дед жив.

– Не мой дед. Местный дед. Вроде как достопримечательность озера Чусовского. – Рита рассмеялась, увлекая Женьку в темень деревенских улиц, которые зимой были ровными и чистыми. В научном поселке дороги были разбиты и зимой, по ним постоянно гоняли лихие водители на гусеничных вездеходах и армейских «Уралах».

Женька охотно пошел, пироги с лосятиной он никогда не пробовал, да и талоны в столовку закончились, Генри потратил все и уехал в Пермь. «Вот человек: все ему равно – у меня жрать нечего, а он по бабам. Хоть бы денег оставил», – с улыбкой вспомнил Женька друга. Он не обижался на Генри, потому что тот все равно привезет из города что-нибудь интересное, вкусное и с градусом из спецзаказов обкома, где его регулярно отоваривал друг отца. Будет повод удивить Риту, а она удивлялась всему так искренне и непосредственно, что у Женьки душа замирала от нежности.

– Заходите, заходите, – кудахтала Ритина мать, толчась у печки, – да дверь скорей прикройте, холод пускаете!

По всей избе в три комнаты, если считать кухню, распространялся ароматный запах жареного лука, мясного бульона и свежей стряпни. Даже голова кружилась с мороза от такого. Женька снял валенки, сбросил полушубок, вошел в горницу. В углу под темным ликом висела лампадка, но не была зажжена.

– Садитеся, все поспело ко времени. Женя, ну чо ты встал, как столб, вот пироги ешь, морс, молока нет, в магазин не завезли, а корову держать некогда. Хлеба тоже нет, пекарня не работат давно, а с вашей не дают. У вас там солдаты стоят на воротах – ни войти, ни выйти.

– У нас и не купить просто так, только по талонам, я в следующий раз принесу вам, – успокоил Женька маму Риты.

– Да и не надоть, вона, ешь пироги, дедка мяса приташшыл. Приташшыл, соли взял и опять убег к себе в тайгу. Слава богу, живой пока. – Женщина перекрестилась в сторону лика.

На столе лежала в мешочек перевязанная тряпочка.

– Мама, опять дед принес свои монетки? Ты что ему продала?

– Да соль, крупу, пирогов первых дала, пока сидел, из погреба припасы охотничьи отца твоего достала: как сбег от нас, все пооставлял. Я не брала, дак он же настырный, сует – и все.

– Что за монетки? – спросил Женька.

– Да вон, посмотри, Женя, дед совсем одичал, ташшыт их, а они уже не в ходу у нас. Говорю ему, говорю – ничо не слушат, ополоумел, поди уж.

Женька развязал тряпицу, из нее выкатились белые кругляши. Рассмотрел поближе – полтинники серебряные, аж двадцать четвертого года чеканки.

– Раритет. Откуда у вашего деда такие?

– Так вона у нас их сколько. Как ни придет – все покупат за них, ничо не слушат.

– Правда, Женя, у нас их уже полведра. И у других в деревне тоже есть, – вступила в разговор Рита, – вот видишь, ведро стоит в сенях? Посмотри.

Женька вышел в сени, поднял ведро. Килограмма три, не меньше.

– Так их, наверное, сдать можно, в банк или ювелирам.

– Ну где у нас тут банк! А в город ехать за тридевять земель из-за этих монеток – да ну их к лешему, пущай лежат.

– А у нас скоро эксперимент начнется. Уже руководитель приезжает из Москвы. Проверка столичная тоже должна приехать. Вы, как вас предупредят, во двор не выходите, сидите дома. Посуду уберите всю вниз, тряхануть должно сильно. И ничего не бойтесь. Ты, Рита, детям тоже скажи, чтобы родителям передали, а то у нас же как: объявят по громкоговорителю – и все. А если кто не услышит? – сказал Женька.

Женщины ахнули, заволновались: мол, какой такой эксперимент, что тряханет? Но Женька только приложил палец к губам:

– Государственная тайна.

Потом они долго целовались с Ритой в сенях, не в силах оторваться друг от друга, пока мать не постучала ведрами: мол, выйду сейчас.

– Ну всё, всё, скоро всё будет, любимый, скоро мы распишемся. Пока нельзя, мама не разрешает, – скороговоркой шептала Рита, отрывая от себя распаленного Женьку. Тот нехотя отстранялся и медленно пятился.

– До завтра, милый, завтра еще один день, а потом останется всего ничего, весна, свадьба. Помнишь, на какое число мы записались в ЗАГС?

Как это он мог не помнить? Только до этого числа еще два месяца, в ЗАГСе ближайшего от них Ныроба раньше чем через четыре месяца не расписывали.

В марте потеплело. Днем, когда светило солнышко, можно было даже загорать, самое время на щуку идти, да не выходило. Работы по подготовке эксперимента шли к завершению. Охрану усилили, стройбат перебазировали из казарм к площадке, в палатки, атмосфера была нервная, напряженная. «Аннушки» летали все чаще, привозя нужные материалы. По зимникам, расчищаемым бульдозерами, шли тяжело груженные «Уралы» со стороны Чердыни. Генри, а тут для всех Геннадий Николаевич, научный сотрудник головного Института приборостроения, нервничал, все чаще доставая из-за пазухи стильную фляжку импортного производства. Коньяк обжигал горло, а потом разливался теплом по телу.

Вот уже две недели, как отгулы запретили, постоянно гоняли на площадку, которая стояла на возвышенности среди болота, расчищенная от деревьев, как лысина великана, дуло на ней – дай боже. Летчики, несмотря на предлагаемый виски, которого они никогда не видали, отказывались брать Геннадия Николаевича на борт, ссылались на приказ особого отдела проекта. КГБ – это было серьезно, и Генри уже не пытался проникнуть на борт Ан-2. Но страдать от нехватки женской ласки не переставал.

«Эх, Жентос, хорошо устроился, тут ему и работа, и баба под боком. Где и разглядел ее? Ведь одни страшилы в деревнях», – размышлял Генри, смакуя очередную порцию армянского. Солдаты таскали тачки с графитом к основаниям широких труб, торчащих из земли. Скоро подвезут заряды.

Заряды подвезли на следующий день, опускали медленно, под присмотром конструкторов из Челябинска-семьдесят. Длинное черное тело заряда, похожее на торпеду, краном на тросе опускали в скважину, медленно стравливая толстый пучок проводов управления и диагностики. Солдаты глазели издалека, на эти работы у них не было допуска.

«Ну, когда всё закончится, рванем их – и свободны, в Пермь, там Таня, Эльвира… И что они так долго? По сантиметру опускают…» – Генри не любил тщательности, поэтому и жизнь его была бесшабашна и легка, быстра и бездумна. Он забывал женщин так же легко, как и всё, что учил пять лет в университете. «Да к чему забивать мозг?» – иногда размышлял он, добавляя в защиту своей позиции слышанную где-то сентенцию: «Мудрость порождает скорбь». У него была одна цель – заграница. Выезд за границу был доступен только дипломатам, артистам и ученым. Туристы не в счет. Ни первым, ни вторыми Генри стать не смог, а вот до ученого почти дотянул, хотя бы до референта или старшего научного сотрудника, которые уже могли ездить на конференции и симпозиумы. Отец обещал устроить его в один из центральных НИИ, а для этого надо было показать себя в глухом уральском лесу, да еще и провести тут два года подряд. Но было за что бороться. Геннадий мечтательно закрыл глаза, думая о красотах Парижа, ласковом шепоте Средиземного моря и полуобнаженных красотках, похожих на Клаудиу Кардинале.