После войны тоже довелось Имомали с изолентой повозиться. Протез попался капризный, приходилось часто подматывать, чтобы трещина не ползла, а она все равно, проклятая, прорастала, крошила пластмассу, грозила Имомали совсем без ноги оставить. И обижаться не на кого – не миной ногу оторвало, не снарядом – сам отгрыз. Нельзя дэву долго не кушать. Нельзя в пустыне жить, где людей нет. В большой город ехать надо.
– Я тебя, Надежда Сергеевна, сейчас кушать не буду, – сказал Имомали. – Я вас только от большого голода кушаю. Мне деньги надо. Работа надо. Документы надо. Имомали – честный дэв. Анкету писать будем.
Надежда Сергеевна хотела что-то сказать, но изолента рот закрывала, нос закрывала, обнимала туго, как змея. Лицо посинело, пальцы посинели, уши – и те посинели.
– Очень хорошо, – сказал Имомали.
Бумагу взял, спичку заострил.
– Теперь, синяя женщина, давай синие чернила!
И уколол Надежду Сергеевну в глаз.
Жестокая щедрость (очевидец Сергей Пальцун)
Недавно назначений Рыжим Дьяволом чёрт Куцый нервно шагал по своему кабинету, в котором ещё стоял гнусный запах плохо отмытых денег и грязных финансовых махинаций, оставленный финансовым советником старым цюрихским гномом Скупером.
Куцый ещё не успел полностью войти в курс дел. Замена мебели, сбивание со стены гранитного барельефа с портретом прежнего хозяина кабинета, банкеты по случаю занятия должности занимали всё время. Чем и воспользовалась секретарь-референт новоиспечённого Дьявола, молодая, но многообещающая ведьма Анжела, тоже претендовавшая на выборах на его пост. Соблазнительно покачивая бёдрами и строя глазки, она положила Куцему на стол приказ про поздравление ведьм с женским днём. Глубокое декольте Анжелы затмило Куцему всё на свете. Он подписал приказ, не читая, и лишь пару минут назад старый гном открыл ему глаза.
– Месье Куцый, – гугнил Скупер, – Это, конечно, не моё дело, я всего лишь финансовый советник, а начальник тут вы, но должен сказать, что месье Кощей скорее умрёт, чем подпишет такой счёт. В приказе сказано, что каждая ведьма получит по случаю праздника всё, что она пожелает накануне вечером. Но ведь в зоне нашей ответственности каждая вторая, а может, даже и первая женщина – ведьма! А между тем, мои фискальные эльфы доносят, что, не без участия уважаемой мадемуазель Анжелы, в тот вечер будет транслироваться показ последних парижских мод, а во всех рекламных блоках вместо прокладок, шампуня и стирального порошка будут расхваливать меха, ювелирные украшения и спортивные автомобили. Могу себе представить, чего пожелают наши дорогие ведьмы! Вы знаете, месье Куцый, я приговорён к вечным принудительным работам в аду, так что не люблю частой смены начальства, но в таких условиях…
* * *
– Вижу, Куцый, дело у тебя серьёзное, – сказал бес Хромой, увидев на столе бутылку «Адской смолистой». Хромой был старым распутником уже в те времена, когда мелкий чертёнок, из которого впоследствии вырос Куцый, только учился пугать скифских сопляков и подбрасывать девкам за пазуху головки чертополоха. Поговаривали, что Хромым бес стал после того, как его выбросил из окна то ли Александр Македонский, без предупреждения заглянувший к Таис Афинской, то ли Юлий Цезарь, неожиданно появившийся в покоях Клеопатры. И в память об этом событии бес оставил лёгкую хромоту, напоминавшую всем, кто самый большой знаток женщин среди копытного племени.
После третьей рюмки «Смолистой» Хромой вздохнул:
– Говорил я Люциферу, когда начали внедрять феминизм, что однажды это вылезет нам боком, но…
Горько махнув рукой, Хромой продолжил:
– Главная проблема нашего времени в том, что все рассчитывают на центральный бюджет и новые технологии. Забывая о местных ресурсах и классических методах.
* * *
В понедельник после праздника Иван Домовитый встретил в троллейбусе по дороге на работу своего школьного товарища Петра Гулевана.
– Знаешь, Петька, такого со мной ещё не бывало, – громко зашептал Домовитый. – В пятницу собирались после работы посидеть, отметить, но только рабочее время кончилось, всех словно ветром сдуло. Разбежались по домам, а про бутылку никто и не вспомнил. Я тоже побежал и, представляешь, словно какой-то чёрт меня толкал – достал заначку, накупил цветов, шампанского, деликатесов всяких… Примчался домой, накрыл стол, галстук надел… Пришла моя, так я ей и пальто снял, и рыбкой назвал, усадил за стол, зажёг свечки, открыл шампанское… Представляешь? А потом словно бес в меня вселился – затащил свою мегеру в койку и только сегодня оттуда выбрался…
– Скажу тебе, Иван, не один ты такой, – задумчиво ответил Пётр. – Помнишь Нинку из «Б» класса? Красивая такая ведьмочка, полшколы её глазами пасло. Кстати, до сих пор не замужем. Так я в пятницу вдруг попёрся к Нинке – как вот ты домой. Прямо от неё сейчас. Даже жениться обещал. Что-то тут не то, то ли слой озоновый совсем порвался, то ли жрём всякое ГМО…
К разговору незаметно присоединились еще несколько пассажиров, с которыми произошли подобные жестокие казусы. Говорили про инопланетное влияние, психотронные лучи, происки мировой закулисы… Никто не вспомнил только Рыжего Дьявола.
А Куцый в то утро никуда не спешил.
– Ты ж моя золотая рыбка, – напевала на кухне Анжела, готовя кофе с бутербродами, но Куцый не вслушивался в слова. Развалившись на широкой, словно степь, кровати Анжелы, он вспоминал Хромого…
Дух (очевидец Дарья Зарубина)
Брага стояла за диваном, как раз возле Ленькиного стола. Мутноватая баланда чуть за середку заполняла десятилитровую бутыль, горлышко которой было затянуто синей медицинской перчаткой. Ленька делал математику, изредка поглядывая на бутыль, в которой что-то жило своей таинственной жизнью. Задачка была трудная, но сошлась. Ленька торжествующе глянул за диван – синяя перчатка со чпоком отогнула большой палец. Молодец, мол.
«А то», – с гордостью подумал Ленька. И охнул.
В бутыли, повернувшись к нему голой костистой спиной, сидел человечек. Маленький, не больше мыша, он сидел на поверхности браги и уныло гонял ногой пену от дрожжей. Чесал грязной ладонью тощий зад.
– Дед! – Ленька с криком выбежал на кухню. – Там кто-то есть! В бутыли!
Дед Вадя возился у древнего своего черно-белого телевизора. Шуровал плоскогубцами в дырке от треснувшего переключателя – искал нужный канал.
– Нету там ничего, – рассерженно бросил он. Плоскогубцы соскальзывали, вместо футбола грозя утроить деду вечерок в компании ведущих канала «Культура». – Ничего окромя самогонного духа.
Перчатка за диваном отогнула в пару к большому указательный – бинго!
Самогонный дух, услышав собственное имя, обернулся, вяло махнул Леньке.
– Иди чтение делай. Нечо на брагу глядеть. Скоро поспеет.
Ленька старался – глядел в книгу, да только видел… Понятно, что видел. Самогонный дух в бутыли бродил, шаркая широкими ступнями, по поверхности браги. Изредка задирал косматую голову и дул перчатке в пальцы. Иногда он приникал к стеклу ладонями и сизым носом, буквально расплющив его о стенку бутыли, и глухо спрашивал, уважает ли его Ленька. Ленька тихо, чтоб дед не заругал, отвечал, что уважает.