Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - читать онлайн книгу. Автор: Николай Покровский cтр.№ 121

Вопросы снабжения нашей армии получили также удовлетворительное решение. До начала конференции ген[ерал] Гурко высказывался в том смысле, что конца войны нельзя ожидать ранее конца 1918 г. Мне думается, по результатам этого года, обнаружившим крайнюю слабость Германского фронта, что, б[ыть] м[ожет], уже в 1917 г. война была бы если не совсем окончена, то совсем близка к окончанию. В этом большом деле России принадлежало бы почетное место. Правда, мы сохранили бы монархическое управление и буржуазный строй, а Европа не испытала бы всех последующих глубоких потрясений, по крайней мере, в ближайшие годы после войны. Но думаю, что даже кадеты, положа руку на сердце, предпочли бы такой результат тому разрушению, до которого доведена теперь Россия, прежде всего благодаря отсутствию у них патриотизма и той вечной страсти к шатанию без созидания, которое им так свойственно.

Мне остается теперь, в сущности, описать только три последних дня, когда я был министром иностранных дел, те три дня, в которые беспримерно быстро и просто совершилось разрушение монархии и положено было начало всем последующим несчастьям.

Раньше, однако, я считаю необходимым немного остановиться на причинах этого события, однородных с создавшими революцию 1905 г. Причины первого революционного движения я свожу к следующему: к полному разобщению интересов низших классов населения с интеллигенцией, которая не сумела сделаться нужной и полезной и занималась только бесплодной критикой; затем к изолированному положению правительственной власти, которая со времени освобождения крестьян не сумела связать с поддержанием существующего строя ни одного более или менее сильного общественного класса и стала чуждой интересам всех этих классов, живя миражами традиционной преданности крестьян и элементарными приемами полицейского управления; в инородцах же и евреях создала себе убежденных врагов, стремившихся всеми силами к ее ниспровержению. Обстоятельства, которые удержали в 1905 г. старый режим от распадения, заключаются, по моему мнению, в окончании войны ^[925], роспуске запасных и неглубоком еще влиянии агитации в войсках, в проявлявшемся в самой интеллигенции чувстве самосохранения и надежды на приобретение новых политических [прав] после Манифеста 17 октября 1905 года, в довольно еще устойчивом финансово-экономическом положении государства и, наконец, в страхе массы перед действительной возможностью репрессий за аграрные и другие беспорядки.

Мне кажется, что новых причин не приходится придумывать и для революции 1917 г. За 12 лет, протекших со времени первой революции, и правительство, и общество сумели заснуть сладким сном наступившего успокоения и думали, что все страшное уже миновало. Только один П.А. Столыпин видел ясно, что нужна коренная аграрная реформа, что необходимо создать обширный класс мелких земельных собственников как верную опору государственного строя. Но, к сожалению, он не мог довести своей мысли до конца: обструкция землевладельческого класса помешала ему сделать логический вывод из своей верной мысли. Широкая покупка помещичьих земель Крестьянским банком была прекращена, и аграрная реформа свелась, в сущности, к внутринадельному, самому трудному и самому длительному землеустройству. Помещики, а ведь это было большинство Госуд[арственной] думы, не говоря уже о Гос[ударственном]совете, твердо стояли на принципе охранения своей собственности во что бы то ни стало, и пропасть между ними и крестьянством стала еще глубже. Государственная дума не совладала с аграрной проблемой, и революционный клич «Земли и Воли» только еще усилился. Правительство, особенно после Столыпина, пожалуй, еще в гораздо большей степени, чем до революции 1905 г., стало увлекаться мыслью, что можно не только вернуться к прежним социальным условиям, но даже и к политическим порядкам, существовавшим до 1905 года. С каждым годом, с каждым месяцем, особенно в последнее время, оно старалось освободиться от всякого общественного содействия, стремилось свести все общественные начинания на нет. Этим путем оно сделалось, если возможно, еще более изолированным и от народа, и от интеллигентного общества. Никакого общественного сильного класса, который поддерживал бы это правительство, оно создать не умело. Нельзя же было назвать таким классом Объединенное дворянство, скорее карикатуру, чем настоящее общественное учреждение. Эту дикую работу правительство продолжало с усердием, достойным лучшей участи, в то именно время, когда оно более всего нуждалось в общественной поддержке – во время войны. Оно не сумело воспользоваться войною и тем патриотическим подъемом, который война создала во всей стране, оттолкнув от себя даже благоразумные правые элементы. А тут еще нашлись министры, которые, подобно Протопопову, пели Государю о безбрежной силе правительственной власти, когда власть эта едва держалась на ногах. Мираж не только не ослабел, но усилился.

Но и интеллигенция, возмущаясь правительством и его действиями, со своей стороны не проявила никакого решительно прогресса в своем образе действий. Все более и более поддаваясь водительству Кадетской партии, она увлеклась легкостью критики подобной правительственной власти и начала с еще большею, чем когда-либо, энергиею подтачивать не только правительство, но и самые устои, на которых стояло государство. Патриотический долг, несмотря на войну, был забыт. Стали думать, что, разрушая власть, спасают страну. Грубый обман и дурман, наведенный кадетами на все общество. Между тем забывали, что за время, истекшее с революции 1905 года, сами ничего не создали серьезного, не сделались нужными народу, думали не о социальных улучшениях, а главным образом о своих политических прерогативах. Последних не увеличили, а от аграрной и податной реформ отбоярились. Очень понятно, что такая интеллигенция, оказав революции свою поддержку в деле свержения монархии, была в свою очередь почти немедленно сметена вместе с Гос[ударственною] думою тем же самым революционным движением. Поэтому я считаю, что если правительство проспало революцию, то не менее виновато в этом и наше интеллигентное общество.

Наконец, в вопросах еврейском и инородческом в 1916 году слышались ровно те же песни, что и в 1896, как будто за 20 лет не произошло ровно ничего нового. Конечно, раздражение инородцев и евреев увеличилось еще более. Не говорю уже о том, что формы внутреннего управления и самоуправления остались прежние, несмотря на громадную дифференциацию местных интересов и полную невозможность регулировать их из центра, находящегося притом на северном углу государства ^[926]. Что же удивляться, что при первом же революционном толчке от России стали отпадать не только окраины, но даже такие исконные ее части, как Украина. Итак, урок 1905 г. остался неиспользованным – вот основная причина революции 1917 года. К ней присоединились и другие.

На первом месте надо поставить Европейскую войну. Таких войн Европа еще не видела с Переселения народов ^[927]. Правда, бывали очень продолжительные столкновения народов, напр[имер], войны Семилетняя и Тридцатилетняя ^[928], войны Французской революции и Наполеона ^[929]. Но эти войны, по имеющимся о них сведениям, все-таки не поглощали до такой степени народных и экономических, и физических сил, как война 1914–1918 гг. Эта же война призвала под ружье на годы чуть ли не все население почти всех стран Европы, население, привыкшее, между тем, за более чем сорокалетнее спокойствие к мирной жизни в определенных условиях благосостояния. Все это было сорвано с мест и брошено в страшную бойню, где не было места даже личной доблести, а исключительно действию техники истребления человечества. Никакого нет сомнения, что такая война, не сопровождаемая даже военными успехами, не могла не потрясти в корне народных нервов. Что же удивляться, что это случилось в России, когда то же самое произошло в Германии, которая, несмотря на безостановочные победы свои, вынуждена была признать себя побежденной, как только на поле сражения появились свежие силы американцев.