Снова откашлявшись, она сказала:
– Я думала, ты не прогонял меня, потому что мог со мной расслабиться.
– Нет, не поэтому. Впервые я заметил тебя… по-настоящему в твой первый день в старшей школе. Ты пришла в тщательно выглаженной католической форме, в черных начищенных до блеска туфлях и в белой блузке, застегнутой до самого горла. В тебе не могло быть ничего сексуального, но внезапно оказалось, что ты – уже не ребенок. И только в тот момент я понял, что таких ярко-голубых глаз еще никогда не видел. А волосы у тебя были стянуты в хвост. Солнце тогда светило тебе в спину, и твои чудесные волосы так блестели, что мне захотелось сдернуть с них резинку и пропускать между пальцев прядь за прядью.
«О боже!..» – мысленно воскликнула Пенелопа. Горло у нее перехватило, и она с трудом сглотнула, не в силах произнести ни слова. Но говорить ей и не требовалось, поскольку Эван, откинувшись на спинку стула, продолжал:
– Мне тогда было шестнадцать, и предполагалось, что я одержим единственным желанием – залезть девчонке в трусы, а не думать про ее волосы. В школе, до Ким Росси, я встречался с Джули… не помню фамилию.
– Борковски, – не задумываясь, подсказала Пенелопа.
Он кивнул.
– Да, точно. Так вот, ее волосы походили на солому, но зато у нее была потрясающая грудь, и все парни ее хотели.
– Да-да, помню, – сказала Пенелопа.
Эван же сделал еще глоток, после чего вновь заговорил:
– Я пытался о тебе не думать, но ничего не мог с собой поделать. Стоило мне прикоснуться к волосам Джули – и я уже представлял, какими будут на ощупь твои. В общем, я порвал с ней на вторую неделю учебы.
Пенелопа судорожно сглотнула.
– Я не знала… – пробормотала она.
Тут Эван ей улыбнулся, и эта его улыбка очень напомнила те прежние… Сердце Пенелопы болезненно сжалось, а Эван вдруг спросил:
– Как думаешь, почему я все время дергал тебя за хвост?
– Чтобы позлить меня? – Она совсем об этом забыла…
– Нет-нет. – Он рассмеялся. – Просто мне очень нравилось прикасаться к твоим волосам. Неужели ты никогда не замечала, что я из-за них с ума сходил? О господи, Пенни, неужели не замечала?..
– Не знаю… – пробормотала она. Теперь-то Пенелопа вспомнила, что он действительно играл с ее волосами, но она тогда не придавала этому особого значения, хотя такая «игра» ей ужасно нравилась.
Тихонько вздохнув, Пенелопа сказала:
– Я думала, ты делаешь это машинально.
– А почему ты так думала? – Сейчас требовалось устранить все имевшиеся между ними недоразумения, пусть даже это причинит Пенелопе боль.
Она пожала плечами и тихо, почти шепотом, ответила:
– Потому что это не казалось намеренным с твоей стороны. Ведь в такие моменты мы внимательно смотрели какое-нибудь шоу или кино. Я считала, что ты даже не замечаешь, что делаешь. – Она покусала губу. – И мне тогда казалось, что тебе совершенно неинтересно прикасаться ко мне… и по-другому.
– Знаешь, Пенелопа… – Эван посмотрел ей прямо в глаза. – Поверь, тогда, в том подвале, я мог думать только об одном – как бы прикоснуться к тебе. Ты была такая… правильная и невинная. Поэтому я и не хотел лишать тебя девственности, поэтому и гладил по волосам, не решаясь на большее…
– Но я не знала. Я была ребенком и не имела никакого опыта с мальчиками.
Воцарилось тягостное молчание. Но они по-прежнему смотрели друг другу в глаза.
Наконец Эван вздохнул и проговорил:
– Но в конце концов я сломался, не выдержал.
И тут она увидела это – чувство вины в его зеленых глазах. Да-да, он действительно считал, что не должен был трогать ее. А ведь она даже не подозревала…
Судорожно сглотнув, Пенелопа проговорила:
– Я не жалею, что это все-таки произошло.
Его взгляд дрогнул.
– Не жалеешь? – переспросил он.
Она тотчас же покачала головой.
– Ни капли.
– Но почему?
Потому что она любила его. Да, она отдалась парню, которого любила. Признаться в этом Пенелопа не могла, зато могла сказать другую правду.
– Потому что мне повезло.
– Как так?.. – Эван взглянул на нее с удивлением.
Она облизнула губы и нахмурилась.
– Я никогда никому про нас с тобой не рассказывала, но слышала рассказы других девочек, и их опыт был ужасен. Их грубо лапали. А эти ужасные слюнявые поцелуи… Они говорили об этом, гадая, где же обещанное наслаждение. И мне всегда было их очень жалко. А ты… Ты оказался совсем другим.
– Только с тобой. – Он понизил голос до шепота. – Хотя мне помнится, что и с тобой не обходилось без грубости и слюнявости.
– Да, наверное. Но все же… – Картинки из прошлого заполнили ее сознание. Господи, она ни с кем больше не чувствовала себя так, как с ним. Впоследствии, встречаясь с мужчинами, она всегда окружала себя стеной сдержанности, и никому из них так и не удалось ее проломить. Да она этого и не хотела. Потому что ее сердце принадлежало Эвану.
Его пальцы, побелев, сжали стакан. И Пенелопа поняла, что он вспоминал что-то, принадлежавшее только им двоим. А у них были тысячи таких воспоминаний…
Тут Эван откашлялся и пробормотал:
– Даже как-то глупо… Я думал, что сохраняю твою девственность.
Пенелопа невольно улыбнулась. А ведь ее девственность в тот период оставалась простой формальностью, потому что, Господь свидетель, все остальное они делали.
– Что ж, мы были подростками и особой логикой не обладали, – заметила она.
– Я рад, что ты так считаешь.
И снова воцарилось молчание. Похоже, ни одному из них не хотелось затрагивать тот, последний раз… И Пенелопу это вполне устраивало. Ведь тот раз ничего не менял. Ее привязывали к нему, заставляли желать его воспоминания более ранние.
– Пенелопа…
– Да, слушаю.
– Пен, я всегда хотел только тебя – даже в самые ужасные минуты, понимаешь?
Она ответила не сразу. Наконец тихо сказала:
– Мы не сможем вернуться в прошлое, Эван.
– Я знаю, – кивнул он.
Она беспомощно развела руками и так же тихо спросила:
– В таком случае… зачем же мы об этом говорим?
– Не знаю. Но я остановиться не могу. А ты? – Она промолчала, и он, взяв ее за руку, добавил: – Давай не будем торопиться и посмотрим, что у нас получится.
Их пальцы переплелись, и Пенелопа тихонько вздохнула, на мгновение прикрыв глаза. Она всегда любила руки Эвана, а теперь, с возрастом, они стали еще более сильными и умелыми. Она понятия не имела, к чему все шло, и не сомневалась, что совершала глупость. Но в данный момент ей было все равно. Следовало хоть как-то все завершить, внести какую-то определенность в их отношения.