Девушки выбирают героев - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Лубенец cтр.№ 17

Объект, а именно Юра Афанасьев, голубоглазый розовокожий блондин и первый парень на «этой деревне», ловко завлеченный в эркер, сразу понял, что от него требуется. Он старательно сделал все от него зависящее, но Люде это не понравилось. Афанасьев был с позором изгнан из будуара и из Людиных планов. Честно говоря, подобных планов она больше не хотела и строить. Книжки про любовь все врали. Ей было больно, скользко и противно, а голый Афанасьев являл собой такое отвратительное зрелище, что некоторое время девушка мысленно раздевала любого понравившегося парня. Ей тут же виделся очередной вариант бедного розового Юры, и она, так же мысленно, плевалась. Настольная лампа была возвращена на свое законное место, а тюлевые занавески эркера безжалостно раздернуты в стороны, будто хозяйка комнаты собиралась вот-вот начать мыть окна.

Для Саши Ермоленко лампа была опять перенесена в эркер и искусно спрятана между диванчиком и одним из цветочных горшков. Густой тюль снова отгородил будуарчик от комнаты. Неудача с Афанасьевым быстро изгладилась из Людиной памяти, потому что с Сашей ей было хорошо. Так хорошо, что она жарко шептала ему «люблю», «только тебя одного», «с самого детства» и «буду любить всю жизнь». Саша отвечал ей теми же словами с небольшим, но существенным дополнением: «Мы обязательно поженимся».

То время вспоминалось Ермоленко как нечто ирреальное, возможно, приснившееся или, наоборот, придуманное бессонными ночами. Они с Людой будто парили над городом в своем застекленном корабле-эркере. Сумасшедшая страсть и феерическое удовлетворение друг другом воспринимались как невероятный подарок им, избранным и особо отмеченным судьбой. Удачно найденное Людой освещение снизу превращало эркер в волшебный фонарь с шевелящимися тенями крупных листьев, похожих на чьи-то ладони, закрывавшие юных любовников от остального мира.

Закончилось все весьма тривиально. Уже искушенная в тайнах плотских наслаждений Люда увлеклась своим однокурсником Эдиком Манташяном, обрусевшим армянином. Эдик был представителем уже третьего поколения ленинградских Манташянов. Люде в нем нравилось все. Во-первых, то, что он не Саша, не Витя, не Сережа, а Эдик. Во-вторых, то, что его фамилия вопреки всем правилам русской орфографии пишется через «я» после «ш». В-третьих, он был жгучим брюнетом, в отличие от жалкого блондина Афанасьева и очень светлого шатена Ермоленко.

Если бы Люда Никольская училась не на филологическом факультете педагогического института, где парней можно пересчитать по пальцам, а на физмате политехнического, то, возможно, горбоносый Эдик даже показался бы ей смешным. Но среди единичных худосочных, прыщавых и близоруких филологов их учебного заведения Манташян ярко выделялся своей колоритной внешностью.

Не в пример Юре и Саше, Эдик не желал заниматься любовью на маленьком скрипучем диванчике за тюлевыми занавесочками. Возможно, ему с его горячим восточным темпераментом, даже в третьем поколении, так до конца и не охлажденном ленинградской промозглостью, там было тесно, а может, он тайно страдал клаустрофобией, но волшебный фонарь эркера его не привлекал. Подстраиваясь под Эдика, Люда быстро похоронила в душе все сентиментальное и романтическое и всегда была готова к торопливым отправлениям любви в любых походно-полевых условиях.

Саша очень тяжело перенес измену любимой девушки. Он чуть не вылетел с третьего курса Техноложки, потому что провалил зимнюю сессию. Он с трудом заставил себя не думать о Люде и начать наконец учиться в полную силу своих возможностей. Сперва он поклялся вообще не смотреть на представительниц коварного противоположного пола, который лишь по недоразумению называют слабым. Потом, наоборот, решил как можно скорее найти девушку еще более красивую, чем Люда, и прогуливаться с ней попеременно то под эркером – бывшим пристанищем его счастливой любви, то по набережной Мойки напротив ЛГПИ имени А.И. Герцена. Пусть презренная Никольская увидит, что ему совершеннейшим образом наплевать на нее и на ее то ли грузина, то ли еврея с чудовищной величины носом.

Подходящую девушку Саша высмотрел в коридорах собственного же института. Пожалуй, ее трудно было сравнивать с Людой и определить, кто из них красивее. Девушки были очень разные. Та, которую он приглядел взамен Никольской, ни капельки не походила на голубоволосую Мальвину. Чувственного шрамика на щеке у нее тоже не было. Зато в наличии имелось другое: а) необыкновенно глубокие глаза-озера, б) соболиные брови, в) очень темные волосы, гладко зачесанные назад и закрученные тугим узлом и, наконец, г) очень неплохая литая фигурка. Ее лицо кого-то смутно напоминало Саше, однако он посчитал, что просто встречался с ней в институте уже не раз, но не вглядывался пристально, поскольку его воображение всегда занимала одна лишь Люда.

Как подойти к девушке, выбранной в пику Никольской, Саша Ермоленко не мог и представить. Опыта у него в таких делах не было никакого. Люду он знал всегда. Сколько существовал он, столько же рядом с ним была и она. Они вместе копались в песочнице, ездили наперегонки на трехколесных велосипедах, потом он катал ее на раме своего двухколесного, с трепетом вдыхая ни с чем не сравнимый запах девичьих волос, потом целовался в башенке на крыше, а после был эркер… Как знакомятся с девушками, с которыми не приходилось строить куличей в детской песочнице? Ермоленко уже собирался взять справку по этому вопросу у первых бабников их курса, когда избранная особа, очевидно, заметив его недвусмысленные взгляды, однажды вдруг приветливо улыбнулась ему и даже поздоровалась, назвав по имени.

– Как? Вы меня знаете? – удивился и одновременно обрадовался молодой человек.

– Конечно. Вы Саша Ермоленко, – все так же нежно улыбаясь, сказала девушка.

– Да… – растерялся он.

– А вы, Саша, разве меня не помните?

– Я… Нет… То есть, конечно, я много раз видел вас в институте…

Девушка расхохоталась. На щеках ее заиграли мягкие ямочки, которые вполне могли поспорить с розовым шрамиком.

– Я Валентина, Валя! Мы с вами жили в одном дворе на Вокзальной улице в Колпине!

– Как в одном дворе? – Ермоленко начал судорожно припоминать всех своих партнерш по песочнице, трехколесным велосипедам, штандеру, пряткам, казакам-разбойникам и любимой игре «Море волнуется раз…». Валентина ни на одну из них не походила. Он даже вспомнил смешную малышку с хвостиком в виде фонтанчика на голове и в вечно спущенных замызганных гольфах. Но ее, кажется, звали Женей… Конечно, Женей…

Валя заметила его замешательство, несколько притушила свою улыбку и сказала:

– Сейчас вспомните. Вы дразнили меня Валькой-Который Час и никогда не брали в свою компанию.

– Валькой… – потрясенно пробормотал Ермоленко.

Конечно же, это та самая Валька-Который Час. Только у той Вальки были лохматые косички, испуганный взгляд, толстая розовощекая кукла, вечно прижатая к животу, и такой же вечный вопрос, которым она их без устали донимала: «Который час?» Они считали ее ненормальной. В качестве доказательства ее непригодности к их компании, которую никто и не собирался оспаривать, Люда как-то привела еще один, как им тогда казалось, убийственный довод: «Смотрите, эта Валька никогда даже для разнообразия не спросит: „Сколько времени?“ Только: „Который час?“. Натуральная юродивая!»