— Еще какие-нибудь подробности можете вспомнить?
— Я вспомнил: она ведь была подружкой Коробка. Но за него
держалась крепко. Никогда не выдавала, хотя я и грозился, и денег предлагал. У
них там особая любовь была.
Звягинцев переглянулся с Хониновым.
— А вот другому нашему сотруднику она Коробкова выдала.
Вернее, выдала его местонахождение, — сообщил подполковник.
— Ты смотри, как дело повернулось, — удивился майор
уголовного розыска, — значит, крепко он ее обидел, если она на такое решилась.
А вы его взяли?
— Нет. Он оказал сопротивление и был убит.
— А она как же?
— А ее мы пока не можем найти. Я думал, вы знаете, где она
обычно бывает.
— Не знаю. Может, к сестре поехала, — предположил Тишин, —
подруг я не замечал. Но знакомые мужчины были. Вы в гостинице «Украина»
смотрели? Она раньше любила туда ходить. — Звягинцев кивнул Хонинову, и капитан
вышел, чтобы отдать указание. В кабинете остались только Звягинцев и Тишин. Но
в соседний кабинет, где никого не было, неожиданно вошел один из сотрудников
Звягинцева.
Он набрал номер телефона и быстро сообщил:
— У нас Тишин, инспектор, работавший с Метелиной.
Рассказывает, что она любила бывать в гостинице «Украина» и у нее была сестра в
Твери.
— Больше ничего?
— Нет. Больше ничего.
— Если что-нибудь случится, звони, — посоветовал все тот же
голос и отключился.
Глава 13
Как только нам сказали, что Липатов умер, мы сразу побежали
наверх.
Капитан стоял как замороженный, словно умерший был его
близким родственником.
Слава Богу, крови нигде не было. Умерший лежал прямо в
костюме на широкой двуспальной кровати лицом вниз. Ион подошел и потрогал его
шею.
— Мертв, — сказал он, взглянув на меня. За ним в спальную
комнату вошла женщина.
— У него, наверно, разрыв сердца, — довольно спокойно
сказала она.
Видимо, за годы службы она привыкла к подобным инфарктам.
Отчего умирают высокопоставленные чиновники? Конечно, от инфарктов. От чего
умирают шахтеры или рабочие? В основном от язвы желудка. Эти две болезни —
самые социальные болезни в нашем обществе. И дамочка, которая работала столько
лет на правительственных дачах, привыкла видеть инфаркты своих хозяев, которые
раньше наверняка случались еще чаще, чем в наше время. Ион перевернул умершего
на спину. В его широко открытых глазах застыл ужас. Неужели так умирают от
инфаркта? Ион поднял его руку: на запястье Липатова были характерные синяки,
как будто руку держали силой. И след от укола. Ошибиться было невозможно. Я
подошел ближе. Этим объясняется выражение ужаса на лице умершего. Его убили.
Ему вводили насильно какое-то лекарство. В спальную комнату
вошел капитан, и Ион, застегнув рубашку на запястье убитого, отпустил его руку.
Капитан посмотрел на мертвеца.
— Это из-за машины, — вдруг сказал он, строго глядя на нас,
— наверно, он сильно переживал.
Нужно быть полным идиотом, чтобы в таком доме говорить о
машине. У погибшего наверняка хватало средств, чтобы купить какой-нибудь
средний автомобильный завод в Америке или в Европе.
— Михалыч, кажется, был прав, — задумчиво сказал вдруг Ион.
Я, еще не совсем врубаясь в его мысли, растерянно киваю головой. Женщина
подходит к телефону и вызывает «скорую помощь».
— Вы можете сообщить о машине его семье, — строго говорит
она, давая понять, что мы можем уйти. Капитан согласно кивает головой и пятится
к двери.
Он явно побаивается эту особу. Мы идем следом. Ах, как
хочется провести обыск на этой даче, как много интересного мы могли бы здесь
найти. Но это уже полная фантастика. Во-первых, нам никто не разрешит.
Во-вторых, на это нужна санкция прокурора, который ее не даст, а если и даст,
то пришлет своих сотрудников.
Спецназовцы не проводят обысков на правительственных дачах,
за исключением тех случаев, когда этого хочет само правительство. И наконец,
в-третьих, нам нельзя долго задерживаться в этом доме и нужно побыстрее все
рассказать в группе. Мы выходим к машине.
— Вы уезжайте, — строго говорит капитан, — я останусь здесь.
И он садится за руль, и мы доезжаем до поворота. Когда
машина уже не видна с дачи. Ион останавливает автомобиль и спрашивает:
— Ты что-нибудь понял?
— Только то, что его убили.
— Нет, я про слова Михалыча. Он говорил, что все было
разыграно специально. Специально для того, чтобы мы попались на какую-то
уловку. Эта смерть очень похожа на такую уловку. Внешне он как будто получил
инфаркт, но на самом деле ему ввели какое-то лекарство. Учитывая, что он
занимает очень большой пост, медикам могли не разрешить делать вскрытие
родственники умершего.
Тогда убийцы принесли его в спальную комнату и положили
таким образом, чтобы, перевернув Липатова на спину, любой дилетант, даже
начинающий следователь, сразу бы обнаружил синяки на правой руке и места от
укола. Зачем нужно было так сжимать ему руку? И самое главное, почему они не
застегнули рубашку на его запястье, словно подчеркивая его насильственную
смерть.
— Ты становишься детективом, — пошутил я, но Петрашку
отмахнулся.
— Какой, к черту, детектив, — в сердцах сказал он, — Михалыч
прав, Никита, нас явно кто-то использует. Кто-то постоянно нас опережает. — Он
посмотрел на меня:
— Нужно вернуться на дачу.
— Это опасно, — покачал я головой, — сейчас там будет много
людей, и нас могут засечь.
— В любом случае нужно попытаться, — задумчиво сказал он, —
я должен постараться попасть в его кабинет. Он, наверно, на первом этаже.
— А если на втором?
— Не знаю. Но попытаться стоит. Ты жди здесь. Сиди в машине
и жди. Я постараюсь быстро вернуться.
Ион вышел из автомобиля и углубился в лесной массив. Я
пересел за руль.
Ион прав, происходит нечто непонятное. Почему все события
завязаны на нашей группе? Какие деньги должен был получить Коробков от
Скрибенко? Для чего? Я чувствовал, как начинает болеть голова. Этот день мы
запомним на всю жизнь.
Правильно говорят, понедельник день тяжелый. Ион
отсутствовал уже около пятнадцати минут, и когда я решил идти ему на помощь, то
увидел, как он бежит по аллее.
— Заводи мотор! — кричал он громко, и я, рассчитав все
точно, рванул как раз в тот момент, когда он плюхнулся на заднее сиденье. Из
дачного поселка мы выехали через две минуты, почти не задержавшись у ворот.