Порывшись в нагрудном кармане, он достал красное удостоверение и показал его констеблю. Тот изучил документ; лицо его сморщилось и тут же просияло. Возвращая отцу удостоверение, он улыбался от уха до уха и потирал висок.
— Ога, порадуете нас? — спросил он. — Знаете, говорят, вы можете…
Завуалированная просьба о взятке разгневала отца: он яро ненавидел коррупцию, поразившую нигерийский народ, во всех ее проявлениях и часто открыто порицал ее.
— Нет у меня на это времени, — сказал отец. — У меня сын пропал.
— Ах! — воскликнул офицер, словно перед ним вдруг явился мрачный призрак. — Так вы отец тех мальчиков? — машинально спросил он и тут же, осознав, что наговорил до того, произнес: — Простите, сэр. Прошу, подождите, сэр.
Он вызвал коллегу, и из коридора вышел другой офицер — худой и с очень темной кожей. Он как-то странно чеканил шаг. Остановившись, он поднял руку к голове, так что кончики пальцев оказались прямо над ухом, а затем уронил руку и прижал ее к бедру.
— Отведи его к ога замначальника, — распорядился первый полицейский по-английски.
— Есть, сэр! — отозвался младший офицер и притопнул.
Его лицо показалось мне смутно знакомым. Подойдя, он уныло предупредил:
— Простите, сэр, но прежде чем вы пройдете дальше, мне надо вас обыскать.
Офицер обыскал отца, похлопав его по карманам брюк. Затем уставился на меня, словно сканируя взглядом, а после спросил, нет ли у меня чего в карманах. Я мотнул головой, и он, поверив мне, обернулся к старшему по званию и снова отдал честь.
— Все в порядке, сэр!
Старший коротко кивнул и жестом велел проходить дальше.
Замначальника был тощим и очень высоким, с поразительным строением лица: широченный лоб, который, словно шиферная плита, нависал над выступающими, как будто бы опухшими, бровями и глубоко посаженными глазами. При виде нас он быстро встал.
— Мистер Агву, верно? — Он протянул отцу руку.
— Да, а это — мой сын Бенджамин, — буркнул отец.
— Добро пожаловать. Прошу, присаживайтесь.
Отец опустился на единственный стул, стоявший перед столом, а мне жестом велел присесть на тот, что стоял у стены возле двери. Кабинет был оформлен по-старому: все три шкафа ломились от книг и папок. Лампа не была включена, но в щель между коричневыми занавесками пробивалась полоса яркого дневного света. Пахло лавандой, и этот запах напоминал о визитах в офис к отцу, когда он еще работал в местном отделении Центрального банка.
Наконец замначальника поставил локти на стол и, сцепив пальцы, начал:
— Эм-м… мистер Агву, мне жаль сообщать, но мы пока еще не выяснили, где ваш сын. — Поерзав и расцепив пальцы, он поспешил добавить: — Но у нас наметился прогресс. Мы опросили одну свидетельницу из вашего района, которая подтвердила, что видела в тот день мальчика через дорогу от дома. Судя по описанию, речь идет о вашем сыне: на нем была окровавленная одежда.
— А куда он направился, она не сказала? — взволнованный, поспешил спросить отец.
— Пока нам неизвестно, но мы ведем тщательное расследование. Члены нашей команды… — Тут он, мелко дрожа, закашлялся в кулак.
— Желаю вам поправиться, — пробормотал отец, и офицер его поблагодарил.
— То есть наша команда ведет поиски, — продолжил он, сплюнув в носовой платок. — Однако нас ждет неудача, если как можно скорее не предложить вознаграждения. То есть надо привлечь к поискам жителей города. — Открыв лежавшую перед ним книгу в твердом переплете, замначальника, казалось, стал внимательно читать ее, продолжая при этом говорить: — Узнав, что нашедшего ждет награда, люди, уверен, подключатся. То есть в противном же случае наши действия будут равносильны ночному подметанию улиц при скудном лунном свете.
— Я все понимаю, офицер, — немного погодя ответил отец. — Однако в таком деле я все же доверяю инстинктам, так что дождусь, когда вы закончите предварительные поиски, прежде чем примусь за исполнение собственных планов.
Замначальника быстро закивал.
— Что-то мне подсказывает, что он жив и здоров, — продолжил отец. — Просто скрывается после содеянного.
— Да, это возможно, — слегка повысив голос, согласился офицер. Казалось, ему было неудобно в кресле: он нажал рычажок под сиденьем, регулируя высоту, а после принялся бездумно перебирать разбросанные по столу бумажки. — Знаете, дети и даже взрослые, совершив нечто такое ужасное… то есть убив брата… пугаются. Ваш сын может бояться нас, полицейских, или даже вас, родителей, будущего — да всего. Есть вероятность, что он и вовсе сбежал из города.
— Да, — трагичным тоном, качая головой, согласился отец.
— Это мне кое о чем напомнило. — Офицер щелкнул пальцами. — Вы не пытались связаться с родственниками, живущими неподалеку?…
— Да, но вряд ли он подался к ним. Мои сыновья редко навещали дальних родственников, разве что когда были совсем маленькие, да и то в сопровождении меня или матери. К тому же почти вся родня сейчас в городе и никто его не видал. Они приехали на похороны его брата, которые завершились всего несколько часов назад.
В этот момент офицер взглянул на меня. Я как раз присматривался к нему, заметив очевидное сходство с военным в темных очках на портрете, висевшем над столом: это был нигерийский диктатор, генерал Сани Абача.
— Я понимаю, о чем вы. Мы будем стараться и в то же время надеяться, что он сам вернется — в свое время.
— Мы тоже надеемся, — несколько раз произнес отец глухим голосом. — Спасибо за все, сэр.
Офицер еще о чем-то спросил отца, но я не расслышал — снова углубился в свои мысли. Передо мной возник образ Икенны, с ножом в животе. Наконец отец и полицейский встали, пожали друг другу руки, и мы покинули кабинет.
* * *
А еще грибок-Боджа умел самостоятельно проявляться. Спустя четыре мучительных дня, в течение которых никто не имел ни малейшего представления, где он и что с ним, он объявился. Пожалел мать, которая чуть не умирала от горя, или же понял, что отец тоже вымотан случившимся и больше не может находиться в доме. Мать ругала отца и без конца во всем винила. Когда он только вернулся, узнав о смерти Икенны, она выбежала во двор, распахнула дверцу машины и вытащила его из салона под дождь. Схватила за воротник и, чуть не душа, принялась кричать:
— Я же говорила! Я говорила, что они ускользают из моих рук! Предупреждала тебя, предупреждала! Эме, ты ведь знал, что если в стене нет трещин, то ящерица сквозь нее не проникнет. Ты ведь сам знал, Эме.
Она не отпускала его, даже когда прибежала разбуженная криками миссис Агбати, наша соседка, и стала просить мать впустить отца в дом.
— Не впущу, нет! — рыдая еще сильнее, упиралась мать. — Взгляни на нас, ты только взгляни, ты взгляни. Мы дали трещину, Эме, мы раскололись и поглотили множество ящериц.