– Сие означает, что я все видела!
– Что именно?
– Все! Как вы лапали Марьяну Валерьевну Терехову, начальницу отдела учета отчетности и анализа!
– Лапал? Фу-у-у, Анюта! Что за терминология?
– Нормальная терминология! В самый раз подходит к вашим действиям!
Владимир Викторович, сморщившись, подошел к шкафу и вытащил из него свою куртку. Всунув руки в рукава, надев шарф и нахлобучив кепку, он повернулся к дверям и опять наткнулся на загородившую проход Анюту.
– Интересно, что вы нашли в этой старой вытертой кошке? – крикнула девушка и еще решительней выставила вперед шикарную грудь.
– Анюта, какое вам до этого дело? – скривился Халаимов.
– Такое! Я тут уж не знаю, как одеться и накраситься, а вы почему-то целуетесь с какой-то подержанной бабой, которую, как ни крась, все равно…
Халаимов глядел на разъяренную секретаршу и понимал, что в ее лице приобретает смертельного врага и постоянную головную боль. Но… не утешать же ему всех женщин на своем жизненном пути, в самом-то деле… Марьяны Тереховой ему на сегодня явно уже достаточно. Владимир Викторович перебросил сумку с одного плеча на другое, довольно резко отодвинул девушку со своего пути и вышел наконец из кабинета.
Выйдя из инспекции на улицу, Халаимов будто нырнул в холодную воду. Мороз стоял нешуточный. Настоящий, декабрьский. Пришлось опустить отворот кепки на уши. Перчаток в карманах не оказалось. Видимо, забыл их в кабинете. Но не возвращаться же за ними! Меньше всего ему хотелось сейчас еще раз встретиться с секретаршей Анютой.
Владимир Викторович сунул руки в карманы и огляделся. Под светом фонарей в воздухе сверкали снежные кристаллики. Матовые плафоны фонарей были окружены ореолами застывшего на морозе света и казались зимними одуванчиками. В такое же красивое морозное утро в дрожащем мареве снежных блесток он впервые увидел Сашу… Саша… Вот кто может его спасти! Вот кого он смог бы полюбить по-настоящему! Только бы она этого захотела! Странно, что приходится задумываться об этом. До встречи с ней все женщины сами его хотели.
Владимир Викторович по-мальчишески спрыгнул с крыльца через перильца и зашагал к Сашиному кварталу. На этот раз она оказалась дома и очень долго стояла на пороге, молча и не сдвигаясь с места.
– Может, ты меня все-таки впустишь? – не выдержал Халаимов.
– Впущу, если вы будете разговаривать со мной на «вы»! – отозвалась она.
Владимир Викторович готов был пообещать все, что угодно, лишь бы войти. На столике в прихожей он первым делом увидел свои бутылки. Интересно, хороший это знак или плохой? Наверно, плохой… Халаимов бросил куртку на столик, закрыв ею бутылки, чтобы они не мозолили глаза, и вошел в комнату. Саша, кутаясь в расписную павловопосадскую шаль, забилась в угол дивана. Владимир Викторович, как ни осматривался вокруг, так и не смог догадаться, что она делала до его прихода.
– Я уже как-то заходил, – сказал он, садясь напротив Саши в кресло. – Вас, – он намеренно подчеркнул голосом это «вас», – не было дома. Несколько дней, между прочим. И телефон не отвечал. Почему вы от меня прячетесь, Саша?
– Я не прячусь, – ответила она. – Мне пришлось несколько раз съездить к сыну.
– К сыну? Съездить? А где он у вас?
– Он у меня учится в школе юных математиков при университете.
– Там пансион?
– Да, полный. Очень редко отпускают детей домой. Даже в каникулы они ездят в другие города и даже страны на всякие там олимпиады…
– Почему вы говорите об этом так печально? – улыбнулся Халаимов. – Вы должны гордиться сыном.
– Я горжусь, но… Сережа постепенно отвыкает от дома и от меня, а я… Я очень скучаю.
– Я вас понимаю. У меня у самого дочка учится в Лондоне. Мне кажется, что мы с женой ей уже вообще не нужны.
– Зачем вы пришли, Владимир Викторович? – резко сменила тему Саша, еще плотнее закутавшись в шаль.
– Я пришел не к вам… я пришел к тебе, Саша…
– Зачем?
Он покусал в раздумье губы и ответил:
– Не знаю… Может быть, за теплом, которого мне так не хватает в жизни. Может быть, за тем, что было у нас в прошлый раз. Может быть, за тем и другим одновременно. А может быть, за чем-то третьим, чего я еще не могу сформулировать. Давай выпьем моего вина или коньяка, бутылки так и стоят в прихожей. Я здорово замерз. Перчатки забыл в инспекции и вообще…
– Из закуски у меня только «питпродуктовские» сосиски «Сливочные», – невесело улыбнулась Саша.
– Тащи свои сосиски!
Халаимов принес из прихожей обе бутылки и спросил:
– Что ты будешь: «Медного всадника» или «Саперави»?
– Пожалуй, чуть-чуть «Всадника», – отозвалась Саша. – Я тоже замерзла. Батареи едва теплые.
Халаимов дотронулся рукой до радиаторов, которые действительно оказались чуть теплыми. Он подивился, что не заметил холода в квартире. Видимо, присутствие Саши так возбуждающе действовало на него, что состояние окружающей среды не имело никакого значения.
Владимир Викторович открыл фирменную бутылку и разлил по бокалам янтарный маслянистый коньяк. Закусывая его сосисками «Сливочными», Саша и Халаимов молча смотрели в глаза друг другу.
– Что ты думаешь обо мне, Саша? – спросил Халаимов.
– Я думаю, что вы все всегда получали от жизни по щучьему велению, по своему хотению.
Владимир посмотрел на Сашу сквозь бокал с коньяком и согласился с ней:
– Все было почти так, но это не принесло мне счастья.
– И вы решили поискать его в моей квартире?
– Саша! – возмутился он. – Прекрати говорить мне «вы». В конце концов, это ханжество. Мы были близки, и ты сама этого хотела. Я это чувствовал. Я не насильник!
– Да… я сама хотела… Но вам ни за что не догадаться почему.
– Причина всегда одна: желание любви или хотя бы одной ее составной части – секса.
Саша промолчала. Халаимов вспомнил Марьяну. Обе эти женщины: и Саша, и Терехова, действовали нестандартно. От Марьяны исходила мощная сила, которой он не смог не подчиниться. Саша была ему непонятна вообще.
– Я не понравился тебе? – спросил он.
– Вы… – упрямо начала Саша.
– Ты! – с не меньшим упорством перебил он ее.
– Ну хорошо, пусть будет «ты»… Так вот: ты не можешь не нравиться и знаешь это. Если же тебя интересует, влюблена ли я, то – нет. Не влюблена.
– Так за чем же дело стало? Влюбись, пожалуйста! – попытался пошутить он.
– Вряд ли у меня это получится.
– Брось, Саша! Я очень хорошо помню, как ты сидела передо мной на этом вот самом диване, обнаженная и прекрасная! Твои руки ласкали мое тело, а лицо было таким… если еще и не влюбленным, то очень близким к тому. Не будешь же ты утверждать, что этого не было?