Коллонтай. Валькирия и блудница революции - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 52

В 1930 году, из-за тяжелой болезни советского полпреда в Швеции Виктора Коппа, Коллонтай стала по совместительству посланником (постоянным поверенным), а после скорой смерти Коппа от рака — и полпредом в Стокгольме и вошла в состав советской делегации в Лиге Наций. Она безуспешно добивалась выдачи бывшего военного атташе Александра Александровича Соболева, ставшего невозвращенцем, в Стокгольме.

Советское полпредство в Швеции потряс скандал, когда в 1930 году второе лицо в миссии, советник Сергей Васильевич Дмитриевский, бывший эсер, стал невозвращенцем. Он отстаивал идеи "национал-коммунизма" ("национал-большевизма") и прославился тем, что в 1940 году обратился к руководителям нацистской Германии с призывом не препятствовать естественному развитию СССР в национал-социалистическое государство. Дмитриевский благополучно пережил Вторую мировую войну и умер в Стокгольме в 1964 году.

Следом за Дмитриевским в апреле 1930 года бежал и военный атташе Александр Александрович Соболев. 16 апреля он опубликовал письмо с отказом вернуться в СССР. Он заявил, что, хотя прекрасно понимает, что ему будет вынесен смертный приговор, просит не считать его больше советским гражданином.

"Те сведения служебного характера, — утверждал Соболев, — которые были мне доверены, принадлежат моей родине — России, и ради нее я буду хранить их так же свято, как и раньше, до дня моей смерти.

Ни в какую полемику вступать не стану; лишь угрозы и клевета могут вынудить меня сказать что-либо.

Если же моей жене или мне суждено стать жертвами, то общественному мнению будет известно, жертвами кого мы явились".

Как докладывал 17 апреля Сталину нарком К.Е. Ворошилов, "к своей работе Соболев всегда относился исключительно добросовестно. Оценка его работы была выше удовлетворительной, и это он знает… В основном его работа сводилась к изучению легальных материалов и обработке прессы, а также к официальным связям с представителями шведского командования. Ни шифров наших, ни агентурной сети, ни других особо секретных вопросов нашей работы Соболев не знал, так что опасность каких-либо "провалов" в связи с предательством Соболева исключена".

Состояние советской колонии в Стокгольме Коллонтай решительно не понравилось: "Картина безотрадная: работники потеряли голову. Фактически полпредство бездействует… О землячестве (парторганизации) писать не хочу. Нехорошее, нездоровое впечатление. Это уже не склока личного свойства, какая бывала и в Осло, нет, это нечто худшее: растерянность и страх. Страх, как бы в Москве не поплатиться, что недоглядели невозвращенцев. Истерические настроения, женщины плачут и клянутся в верности советской власти…"

25 апреля 1930 года Коллонтай записала в дневнике: "У нас совещание по делу Соболева с секретарем полпредства, тов. Ш., присланным из Гельсингфорса "со специальной миссией", и с секретарем Соболева, тов. Д. Тов. Ш. живо заявляет:

— Я сумею извлечь Соболева из засады, доставлю в Союз живым или трупом.

Такая постановка вопроса мне совсем не нравится. Она противоречит директиве моего шефа (Чичерина. — Б.С.), несерьезно это и чревато новыми осложнениями. Удалось установить, что Соболев вернулся на свою квартиру вместе с женой, но никого к себе не пускает.

— А я проникну к нему, — задорно заявляет тов. Д. — Если этот мерзавец нас не впустит, мы с вами, тов. Ш., подстережем его на улице, и, если уговоры не подействуют, у нас есть доводы и посерьезнее. Акт самообороны, так сказать. Нечего время терять, идем.

Я решительно воспрещаю обсуждать такие дикие выходки. Это значит лить воду на мельницу наших врагов.

— А если Соболев выдаст военные тайны?…..говорит Ш.

Но я его пристыдила. Он же знает, что военному атташе недоступны серьезные военные тайны".

Получается, если бы Соболев знал что-то действительно очень секретное, Александра Михайловна ничего не имела бы против его убийства.

В ночь с 1 на 2 мая Коллонтай записала в дневнике: "Меня заботят случаи бесшумного невозвращенчества более мелких, менее ответственных работников наших советских учреждений. А такие измены имели место и в Берлине, и в Лондоне, и в Париже. Почему безупречный Соболев (так его аттестует начальство) стал невозвращенцем? Почему Ш. в Берлине отказался ехать на родину? Почему жена Г. (служащего в "Нафта") говорила мне дрожащим голосом, что "она боится, не отзовут ли ее мужа". "Бояться" вместо того, чтобы радоваться возможности возвращения на родину. Это ненормально. Тут надо поискать причину, чтобы ее пресечь, чтобы центр принял меры…

Первой и главной причиной невозвращенчества я считаю существование оппозиции".

7 мая 1930 года Коллонтай пометила в дневнике: "Были и такие шведы, которые, услышав мое имя, тревожно спрашивали: "А что вы сделали с Дмитриевским и Соболевым? Живы ли они еще?" Это в связи с постановлением советского правительства о двадцати четырех часах сроку для возвращения в Союз, иначе невозвращенцы объявляются "вне закона"…

Самое главное, что я тут сделала для нашего престижа, — это удержала необузданные планы "горячих голов". Они выдумывали новые планы, как бы выкрасть Соболева, и уже начали действовать за моей спиной. Шаг — и мы в руках провокаторов. Но после приказа Литвинова подчиняться целиком полпреду Ш. быстро уехал…"

Между тем полпред в Финляндии И.М. Майский сообщал наркому по иностранным делам М.М. Литвинову 19 апреля: "Сегодня из Гельсингфорса в Стокгольм по распоряжению т. Ворошилова уехал наш военный атташе т. Шнитман с миссией "уговорить" Соболева вернуться. Я отношусь очень скептически к возможности достигнуть тут каких-либо положительных результатов, но зато т. Шнитман сможет дать полную информацию обо всем, происходящем в Стокгольме". Это и был тот человек, которого Коллонтай пометила в дневнике как Ш. Можно добавить, что полковник Лев Александрович Шнитман после Финляндии успел побывать начальником Особого артиллерийского КБ, помощником военного атташе в Германии, заместителем начальника группы контроля при НКО СССР и военным атташе в Чехословакии. 28 августа 1938 года его расстреляли по обвинению в шпионаже и военном заговоре, а в 1956 году благополучно реабилитировали.

25 сентября 1930 года Военная коллегия Верховного суда СССР заочно признала Соболева виновным "в измене родине и перебежке в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства" и в присвоении государственных средств на сумму в 1191 американский доллар.

13 октября 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) предложило стокгольмскому полпредству "начать процесс в суде и наложить арест на деньги С[оболева] в банке в сумме, установленной приговором Верховного суда". 31 марта 1931 года Стокгольмский суд удовлетворил соответствующий иск советской стороны. В этот день Коллонтай записала в дневнике: ""Дело Соболева" закончилось в суде в нашу пользу <…>. Главное, хорошо то, что все это в прессе не вызвало шумихи. Соболев собирается уехать в Бельгию. Нигде не выступал, ничего не писал". Отметим, что Александр Александрович, как настоящий русский офицер, не стал снимать эти деньги перед побегом, хотя имел все возможности это сделать. Он считал, что это деньги государства и он не вправе их присваивать.