А как же таить то, что может показать нашу слабость? Как же тайна?
Дыхание сбивается, когда он улыбается, продолжая держать мою руку в своей. Смотрит с восхищением и благодарностью в мои глаза.
Ох, нет, я действительно впустила его не только в сердце, а в своё сознание. В себя. Я влюбилась в него, потому что сейчас готова отдать всё, ради вероятности его ответного чувства ко мне. Готова убить любого, кто встанет на моём пути. Я хочу согреть его сердце своим, доказать любым способом, что любовь никогда не может быть предана. Любовь вечна и не таит в себе зла. Она дар, которым наградили меня. Она может быть моей смертью. Но сейчас же я даже не думаю об этом, смотря в его глаза, которые никогда не должны закрыться навечно.
Quadradinta septem
– Оставьте нас, – отпускает мою руку, отдавая приказ. – И желаю тишины.
Музыка моментально стихает, а я удивлённо смотрю на таких же обескураженных мужчин, как и я.
– Ты не против? – Вэлериу обращается ко мне, я только могу качнуть головой.
– Вот и прекрасно, – улыбается впопыхах собирающимся мужчинам с их инструментами и берет кубок.
Через несколько мгновений наступает полная тишина, где слышно потрескивание свечей на столе. Мы остаёмся одни, и смущение от этого единения выливается в дрожащие руки, которые я прячу под столом. Я не знаю, что сказать и как вести себя. А Вэлериу спокоен и даже не придаёт значения моему состоянию, никак не облегчает его. Нахожу единственный способ, не показать своего желания уже бежать от этой тишины, и накладываю себе еду. Хотя есть совершенно не хочется, но заставляю себя проглотить кусочки баранины и картофеля, пока он сидит и попивает из кубка кровь. Есть ли у нас какие-то общие темы, кроме войны? Вряд ли. Он шестисотлетний парень, а я восемнадцатилетняя современная девушка.
– Я не знаю, как вести себя сейчас, – слова сами вырываются из моего рта и повисают в воздухе. Откладываю приборы и поворачиваюсь к Вэлериу.
– Нет верного ответа на это, милая моя. Я ожидаю, когда ты окончишь трапезу. В моё время разговоры за столом считались неуважением. Принимать еду надо было в молчании и внутри благодарить за каждый кусок хлеба Его, – мягко улыбается он.
– Почему священник, Вэлериу? Как ты понял, что это твоё? – спрашиваю, немного расслабляясь, что его нежелание разговаривать со мной не относится именно ко мне, а к тому времени, в котором жил он.
– Это сложно объяснить. Я был обычным мальчишкой, играл с братом, ухаживал за ним, потому что мама рожала постоянно. Даже не могу вспомнить, когда она не была беременной. Это и убило её. Защищать себя от беременности считалось грехом, а женщины, кто готовил снадобья, выгонялись. Смертей женщин было много, но преподносилось это как дар божий, как освобождение от телесной оболочки и грехов. Так думал и я, – печаль омрачает его лицо.
– А как вы развлекались? – быстро меняю тему и рождаю на его лице улыбку.
– Мы катались на свиньях и плавали в грязи. Наперегонки с Лукой неслись на них и падали специально в грязь. Сражались на мечах и мнили себя героями. Купались в озере, пугали коров, катались на сене. Наверное, наши развлечения покажутся тебе лишёнными смысла, но тогда не было ничего из современных игрушек. Эти экраны с меняющимися картинками, железные телеги, которыми сейчас населена планета и электроника. Мы не знали об этом. Нами никто не занимался, кроме церковной школы. Мальчики должны были стать воинами, а девочки жёнами и матерями. Хотя я даже умертвить курицу не мог, какой был из меня воин. Я любил читать, а книга была одна. Библия. С неё начиналось моё утро, и оканчивался день. Восхищался Его преданностью людям, самопожертвованием и в восемь лет понял, что хочу быть таким же. Чаще стал ходить в церковь, практически жил в ней, помогал людям. Меня взяли в послушники, а дальше я сам решил уйти в монахи, приняв постриг и дав обет безбрачия. Это было добровольным решением. Я жаждал быть полезным и вселять в души людей спокойствие и уверенность, что наше человеческое существование – это испытание для наших душ. Надо пройти его достойно, чтобы обрести бессмертные объятия отца для всех сметных его детей, – отпивает из бокала, поворачиваясь ко мне.
– И пока не появилась Василика, ты даже не думал о плотском наслаждении? – интересуюсь я.
– Отчего же, я смотрел на молодых прихожанок, но когда такие мысли появлялись в моей голове, то сразу же обрывал их. Я был всего лишь человеком, парнем, который не видел мира. Ничего не знал, кроме как заученных строк из библии. Получал за свои мысли по пятьдесят ударов плетей, как очищение от греха. Видел счастливые лица людей, которые слушали мои проповеди каждое утро, и это было намного важнее, чем плотские утехи. Я был предан душой и телом Ему, пока Он не послал для меня испытание. Не прошёл его, подавленный радостью моего брата в браке. Я был окружен людьми и в то же время был один. Мне не хватало любви, которая царила в моей семье, от которой сам отрёкся. Я жаждал вернуться, понимал, что преступить грань больше нет для меня возможности. Упасть в глазах людей и отца. Он слег после того, как я пустил в город и спрятал её. Знал, что это из-за меня, но остановиться не мог. Чума пришла к нам и моя сила начала гаснуть. Отчаяние и боль терзали мою душу так же, как и желание ласки. Она подарила мне её. Забылся в её руках, а потом наступило тёмное время для меня и моей семьи, моего народа и моей земли. Я виноват в этом, и ничто не смоет с моих рук кровь умерших, – встаёт и отходит от стола.
А я корю себя за то, что спросила. За то, что вновь воскресила воспоминания его боли и любви. Чувствую себя так гадко, смотря на Вэлериу, стоящего ко мне спиной.
– Мне жаль. Я искренне соболезную тебе, но приходит время отпустить воспоминания. Отчего ты этого сделать не можешь? – тихо произношу, тоже вставая со стула.
– Это не в моей власти, ведь она жива и каждый день мне это напоминает о прошлом. Я изгнан с собственной земли, а души моего народа горят в преисподней из-за меня. Никого Он не простил и не простит. Все мы грешны перед Ним. Аурелия, я знаю, как сложно тебе принять будущее, но другого не будет. Я живу без него.
– Но как так? Неужели, тебе не хочется иного? Спокойствия, размеренной жизни даже в таком состоянии, в котором пребываешь ты. Новой жизни без злости и гнева. Изменятся ли твои мысли после её смерти? Нет. Ты будешь корить себя за то, что не огородил от себя Василику. Ты будешь винить себя, что позволил ей завладеть твоей кровью и навлечь на себя страшную смерть от твоей руки, – подхожу к нему и встаю перед ним, пытаясь хоть как-то дать ему понять, что жизнь не окончилась тогда, она продолжается и может быть иной. Со мной.
– Милая моя, – его ладонь ложится на мою щеку. Слабо улыбается и качает головой. – Даже если бы хотел, но не вырвать этого круга ада из моей груди. Я всегда буду возвращаться в него. Это бесконечно. Моё проклятье, которому подвластен я.
– А сегодня? Сейчас ты тоже подвластен мыслям о ней? – отдаляюсь от его руки, но он успевает ухватиться за мою шею, не давая мне уйти. Но разочарование в себе уже медленно растекается по моему телу. Ведь ожидала я иных слов.