Чехов - читать онлайн книгу. Автор: Алевтина Кузичева cтр.№ 150

Договорились они и о том, что участие Чехова во всех этих трудах остается в секрете для публики, а особенно для газет, и таганрогских, и столичных. Но тут оба были бессильны. Все та же пресловутая московская газета «Новости дня» опубликовала корреспонденцию из Таганрога, что «известный беллетрист», г. Чехов, предложил Иорданову выписывать все книги для библиотеки через него, г. Чехова, «так как это даст возможность приобретать их гораздо дешевле». Хорошее бескорыстное трудоемкое дело было сведено к мелочному расчету. Чехов назвал это «вздором», но «довольно неприятным». Местная пресса добавила свою лепту в этот «вздор». Газета «Таганрогский вестник» сообщила горожанам, что Чехов, якобы в ознаменование 90-летия Таганрогской мужской гимназии, внес полугодовую плату за обучение «указанного им воспитанника», ну а «попечения А. Чехова о городской библиотеке всем уже известны. Очевидно, что талантливый беллетрист питает нежные чувства к своей родине. Этим не всякий может похвастаться».

Никакого «юбилейного» жеста не было. За сына хлопотал родственник Людмилы Павловны, вдовы Митрофана Егоровича. И не полугодовой платой ограничилась помощь, а многолетним участием. Как вспоминал Георгий Митрофанович, именно он получал от брата деньги и вносил их за гимназиста, а Евтушевскому-отцу говорили, что его сын освобожден от платы.

23 августа Чехов уехал в Ростов-на-Дону. На следующий день он уже в Кисловодске. 31 августа Чехов выехал в Новороссийск. Оттуда 2 сентября — в Феодосию, на дачу Суворина. Отсюда он уехал 14 сентября. 17-го уже был в Мелихове.

Странная поездка: переезды, переезды… За все время всего лишь три письма домой, в несколько строк: «Жив и здоров». В Кисловодске — странная охота вместе с доктором Оболонским и бароном Штейнгелем на Бермамуте (плато в двадцати километрах от города). Чехов говорил, что отовсюду его гнал холод, но зачем-то отправился на эту охоту, от которой в дневнике осталось лишь одно впечатление: «холод и сильнейший ветер». А от Феодосии — лишь запись: «Видел И. К. Айвазовского, который сказал мне: „Вы не хотите знать меня, старика“, — по его мнению, я должен был явиться к нему с визитом».

Немногочисленные письма, с повторяющейся фразой «низко всем кланяюсь», походили на записки, почти на телеграммы. Словно Чехов опасался выдать свое душевное состояние. И все-таки оно прорвалось в письме от 12 сентября двоюродному таганрогскому брату: «Милый Жоржик, я всё еще на юге. <…> Собираюсь домой. 17 окт[ября] в Петербурге пойдет моя новая пьеса. <…> Пьеса моя пойдет в Александринском театре в юбилейный бенефис. Будет торжественно и шумно. Вот приезжай-ка!»

Переживания из-за повести «Моя жизнь», проходившей цензуру, и пьесы, пропущенной Театрально-литературным комитетом и разрешенной к постановке, наверно, усилили беспокойство, скрытое волнение Чехова. Охота ли на Бермамуте, холодные купания в море, нервное ли напряжение, что бы то ни было, но у Чехова началось кровотечение, которое он утаил от домашних, не упоминал в письмах. Зато все чаще шутил над собой и судьбой своей пьесы. То в письме Щеглову: «Около 6-го жажда славы повлечет меня в Северную Пальмиру, на репетиции моей „Чайки“. Предполагается, что эта пьеса пойдет 17-го октября в бенефис Левкеевой, причем роль героини 17 лет, тоненькой барышни, будет играть сама бенефициантка».

Е. И. Левкеевой было уже 45 лет, она имела успех в комических ролях, и ее участие в «Чайке» не предполагалось. Она выбрала для бенефиса пьесу А. Н. Островского и Н. Я. Соловьева «Счастливый день», которая должна была идти в этот же вечер, сразу после премьеры «Чайки». Шутка насчет Левкеевой вдруг обернулась реальностью — роль Нины Заречной предназначили в театре 42-летней М. Г. Савиной, премьерше александринской сцены. Роль Тригорина взял Сазонов, не любивший ни Чехова, ни его пьесы.

Ставил «Чайку» Е. П. Карпов, сам драматург, имевший опыт постановок. Это о нем Чехов писал Щеглову осенью 1888 года: «Современный театр — это мир бестолочи, Карповых, тупости и пустозвонства. На днях мне Карпов похвастал, что в своих бездарнейших „Крокодиловых слезах“ он пробрал „желторотых либералов“ и что потому-то его пьеса не понравилась и обругана. После этого я еще больше возненавидел театр и возлюбил тех фанатиков-мучеников, которые пытаются сделать из него что-нибудь путное и безвредное».

Этот отзыв, высказанный задолго до «Чайки», — будто реплика из будущей пьесы, негодующее недовольство Треплева: «<…> современный театр — это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль, — мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят всё одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своею пошлостью».

Карпов, по мнению современников, был самолюбив, претенциозен, любил хвалить себя как драматурга и режиссера. Когда, очаровав общество своим пением или чтением чужих рассказов, оказывался в центре внимания, тогда становился добродушным и простым. Но чаще играл в значительность и ждал похвал. Известность Чехова как прозаика едва ли задевала Карпова. А на драматургической ниве он, к 1896 году автор пьес, некоторые из них шли на императорских сценах, с участием Савиной, Ермоловой, чувствовал себя уверенно. К тому же он был в это время главным режиссером Александринского театра. Поэтому в доброжелательном тоне его писем Чехову ощущалась снисходительность. Карпов просил Чехова приехать в Петербург, чтобы «потолковать» о «необычной пьесе». Но что он справится с ней, Евтихий Павлович, по-видимому, не сомневался.

Чехов полагал пробыть в Мелихове до 1 октября, потом — в Москву, задержаться там до 7-го. Потом «от расстегаев к славе и музам». Покориться в столице «театральному вихрю». На следующий день после премьеры — домой, «к телятам».

* * *

До «славы» оставался месяц. А пока Чехов занимался земскими делами. Едва с его помощью в Лопасне открыли почту и телеграф, он начал сбор денег на шоссейную дорогу и сам внес 100 рублей.

Предпоследний сентябрьский день Чехов провел в Серпухове, на очередном заседании Санитарного совета. Речь шла о тяжелейших бытовых условиях на местных фабриках. Опять, в который раз, обсуждали состояние школьных зданий, в которых ученики мерзли от холода, а квартира учителя не годилась для жилья. Может быть, в этот день у Чехова возникло намерение построить еще одну школу, подобную Талежской, которую уже называли образцовой.

8 октября он выехал из Москвы в Петербург. Остановился у Суворина, на верхнем этаже, где ему отвели две комнаты с отдельным входом. Но в театр, хотя и обещал, Чехов «побежал» не сразу. До него уже дошли слухи, что Мария Гавриловна Савина не является на репетиции и склонна отказаться от роли юной Заречной, но ни за что не возьмет и роль немолодой актрисы Аркадиной. Может быть, согласится на роль Маши Шамраевой.

Предварительный расклад рухнул. Карпов вел переговоры с исполнительницами. Остальные участники постановки с привычным интересом наблюдали за происходящим. На репетициях помощник режиссера подавал реплики за отсутствующих. Выучить роль удосужился лишь Сазонов. Остальные читали по тетрадкам. Всего на подготовку спектакля отводилось не более десяти дней. Такова была обыкновенная практика. Даже для такой «необычной» пьесы, как «Чайка». Карпов положился на свой опыт и не хотел осложнять отношения с актерами.