В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - читать онлайн книгу. Автор: Ханс Киллиан cтр.№ 40

Все-таки нужно увидеть своими глазами, решаю я, и соглашаюсь посмотреть на этот опыт, который, как полагает доктор, непременно увенчается успехом.

На спине собаки, погруженной в глубокий наркоз с помощью хлороформа, он рассекает мышцы, инфицирует рану заразным гноем из грязных ран, затем в два ряда на расстоянии в два сантиметра прижигает ткани самым обыкновенным паяльником – моделью, которую ветеринары применяют на крупных животных – лошадях и быках. Сбоку из паяльника вырывается пламя, обжигающее кожу, чего господин Паукер, по всей видимости, не замечает. Теперь, вопреки всем правилам хирургии, он зашивает рану – и к тому же герметично.

– И это заживет? – спрашиваю я в изумлении.

– Конечно! – отвечает он самоуверенно. – В госпитале я покажу вам случаи прижигания!

У меня нет слов.

Преисполненный сознанием важности своего метода, он показывает мне восемь случаев прижигания, которые находятся здесь же в госпитале. Трещит, не замолкая ни на секунду. Молча, очень тщательно я осматриваю раны пациентов. Все сильно гноятся, покрыты струпьями и образовавшимися некрозами, от них исходит дурной запах, воздух отравлен. В помещении трудно дышать. Ни одна из ран не находится в хорошем состоянии заживления.

Мне показывают два случая прижигания ампутированных ног в результате ранения в бедро. Поистине отвратительное зрелище. Из ран течет кровь с гноем. Изнутри клочьями свисают омертвевшие ткани. Из раны на несколько сантиметров торчит оголенная кость. И этот человек еще нашел чем гордиться! Непостижимо! Просто голова идет кругом.

Нет, при всем желании я не могу убедить себя в преимуществах прижигания. Напротив, это ужасный метод, наносящий дополнительные повреждения раненым. Я молча с отвращением отворачиваюсь.

Дальше – больше. Подполковник Паукер показывает мне список раненых с газовой гангреной, которым было сделано прижигание, и хвастается, что с помощью своего метода существенно снизил уровень смертности. Однако, бросив взгляд на даты, можно заметить, что смертность в случае прижигания намного превышает показатели наших опытных фронтовых хирургов. Господин просто недостаточно осведомлен.

Сначала я ничего не говорю по поводу прижигания. Но у меня созрело решение не только энергично бороться с этим методом, но и принять решительные меры против самого дивизионного врача, который навязывает своим хирургам прижигание ран против их воли. Совершенно спокойно я даю ему понять, что, к сожалению, на основе всего увиденного я не смог никоим образом убедиться в каких-либо преимуществах метода прижигания.

– Как ответственный консультирующий хирург армии я, напротив, вынужден просить вас, господин подполковник, никогда больше не применять этот метод и не заставлять это делать других, по крайней мере, пока не будет соответствующего разрешения от инспекции медико-санитарной службы.

Вспыхнув, он возмущенно заявляет:

– Я не согласен, господин капитан. Я буду продвигать этот метод.

– Я так и думал, господин подполковник, но мы посмотрим.

– Вы воображаете, что имеете право критиковать меня только потому, что профессор? – нападает он на меня.

Я не сразу отвечаю. Кажется, бессмысленно продолжать разговор. Все же я пытаюсь вразумить его еще раз, уже другим тоном:

– Позвольте мне, как врачу и, пожалуй, как ученому и вашему коллеге, сказать вам одну вещь. Каждый из нас, случается, бывает одержим какой-то идеей, безумно увлечен ею и переоценивает ее возможности. А спустя некоторое время вдруг сам замечаешь, насколько сильно ты ошибался и заблуждался. Сделайте паузу, пусть пройдет какое-то время, потому что вы совершаете серьезную ошибку.

Кажется, он вообще не слышит меня. Я понимаю, что говорить с ним совершенно бесполезно.

– Большое спасибо за добрые советы, – раздается в ответ шипение. – Вы для меня ничего не значите. Не понимаете моего метода – ваше дело. В любом случае я не потерплю, если вы попробуете вмешаться.

Сразу после этого я спешно и корректно прощаюсь и направляюсь к своей машине.

Нужно ехать дальше, – до нас дошли ужасные новости о тысячах обмороженных. Последний разговор и поведение этого дивизионного врача глубоко возмутили меня. В таком состоянии я продолжаю путь. Густель украдкой поглядывает на меня, он, конечно, заметил, что творится что-то неладное.

Говорят, потери армии настолько огромны, что фронт уже начинает распадаться. Повсюду царит беспокойство. И совсем не Иваны, нет, а зима, ледяная стужа ставят нас на колени. Русские сразу же заметили, в каком трудном положении оказались германцы, и вводят в бой свою 42-ю армию. Яростные нападения русских теснят линию фронта. Приходится жертвовать последними людьми, приносить последние жертвы. Мы несемся прямо в эпицентр катастрофы.

Бесконечной полосой тянется дорога на север. Снова и снова путь преграждают снежные заносы. Машине приходится преодолевать снежные сугробы, колеса буксуют и теряют сцепление – несмотря на шипованные шины. Иногда мне приходится выходить из автомобиля и подталкивать сзади, но вскоре мне становится дурно, больше я не могу этого выносить. Снова мы страшно мерзнем. Ноги становятся ледяными и бесчувственными. Стекла покрываются изморозью прямо на глазах. Нам удается проехать лишь несколько километров, затем приходится останавливаться и соскребать лед со стекол, чтобы Густель мог снова хоть как-то видеть дорогу. Никакого средства для растапливания льда у нас, естественно, нет. Мешки с солью не особо помогают, мороз слишком крепок. Время от времени Густель посматривает на меня, чтобы понять, нужно ли ему снова останавливаться. Теперь он понимает мое состояние. И все же будто какая-то сила тянет меня вперед. Что мы там обнаружим?

После многочасовой поездки наконец-то добираемся до Чудова, важнейшей базы медицинской службы на всем северном фронте. Над городом полыхает пожар. Темные клубы дыма застилают сумрачное небо. Автомобиль медленно въезжает на территорию этого населенного пункта. Перед госпиталем собралась угрожающая толпа. Мы не можем проехать, все дороги в ближайшем окружении запружены. Пожар вспыхнул в соседнем госпитале, который только-только обустроился. Просто невосполнимая потеря при таком морозе. По крайней мере, удалось вынести раненых, только сейчас они лежат и стоят прямо на улице.

И это еще не все. Перед крыльцом лазарета теснится бессчетное количество саней. На них лежат солдаты, плотно закутанные в одеяла, они не могут идти. Едва ли среди них есть раненые, все обморожены. Между санями стараются протиснуться мужчины с туго перевязанными руками. Повязки пропитаны грязью. Люди обморозили себе руки, они уже не могут себе помочь. Для них ищут места в соседних домах, но прежде чем их разместят там, придется подождать. С трудом я проталкиваюсь через эту толпу и вламываюсь в ворота. Повсюду лежат раненые и люди с обмороженными ногами. Мне приходится перешагивать через них, чтобы попасть в бревенчатую избу. Приоткрывается дверь, ведущая в темный коридор. Распахнуть ее невозможно – перед ней лежат и стоят люди. Начальник с трудом протискивается в коридор через щель. Он обескураженно смотрит на меня и, узнав, взволнованно кричит: