Левочка осунулся, похудел и очень грустен. Таня и Маша в первый раз увидали близко смерть – он умер на их глазах, сами они того желали – все очень огорчены и ко мне ласковы. Бедная няня совсем с ума сходит. Она ведь его обожала и говорит, что только брата да Алешу и любила. Она так плачет, что я бегаю от нее».
Вскоре обычная жизнь восстановилась.
11 ноября 1886 года скончалась в Крыму мать Софьи Андреевны, Любовь Александровна Берс. Судя по переписке, эта смерть не очень больно отразилась на Софье Андреевне. Она погружена в жизнь собственной семьи, а все остальное, даже прошлое в лице матери, затрагивает ее лишь слегка. «11-го три месяца траура, и я думаю, молодым можно и пляснуть. Мы сделаем это очень просто и тихо; народу будет больше всего родни», – пишет Софья Андреевна сестре. Всю эту зиму, по ее словам, они прожили «мирно и счастливо». Творческая работа Льва Николаевича вызывает на этот раз сочувствие со стороны жены, она охотно переписывает новое философское произведение и переводит его на французский язык. Это статья «О жизни и смерти» [246] , которая нравится Софье Андреевне, так как она «без задора и без тенденции, а чисто философская», «глубоко обдумано, и [ей] по душе, что идеалистично».
Но внутренне Софья Андреевна по-прежнему остается чуждой религиозным настроениям мужа. По поводу этой статьи она отмечает в дневнике: «Переписала «О жизни и смерти» и сейчас перечла внимательно. С напряжением искала нового, находила меткие выражения, красивые сравнения, но основная мысль для меня вечно несомненная – все та же. Т. е. отречение от материальной, личной жизни для жизни духа. Одно для меня невозможно и несправедливо, это то, что отречение от личной жизни должно быть во имя любви всего мира, а я думаю, что есть обязанности несомненные, вложенные Богом, и от них отречься не вправе никто, и для жизни духа они не помеха, а даже помощь».
Софья Андреевна готова принять отвлеченную философскую мысль, но она всей душой протестует против практических выводов, подрывающих семейный уклад. На почве практического применения религиозных положений, в те годы проявлявшегося преимущественно в стремлении к внешнему опрощению, круг единомышленников Толстого возрастал, и к этим лицам – «темным» [247] – Софья Андреевна относилась всегда крайне враждебно. На склонность мужа к упрощению жизни Софья Андреевна смотрела почти как на чудачество и надеялась, что со временем оно пройдет. Разумеется, те, которые ободряли и вдохновляли его на этом пути и отвлекали от текущих интересов семьи, вызывали ее гнев.
Так было еще с В. И. Алексеевым, оказавшим несомненное влияние на Толстого в годы его перелома. Софья Андреевна хотя и благожелательно относилась к нему, но никак не могла примириться с его взглядами, а главное, с его бесхозяйственностью. Оставив Ясную Поляну, Алексеев жил на арендованной у Толстых земле в Самарской губ. В силу своих христианских принципов, дело он вел так «неразумно», что не был в состоянии аккуратно выплачивать деньги. В 1886 году Софья Андреевна пишет ему решительное письмо, в котором указывает на его «фальшивое положение», заключающееся в том, что он, «не быв в состоянии платить аренды, продолжает истощать и портить землю, которая, мало того, что не приносит никаких процентов, ежегодно падает в цене вместо того, чтобы улучшаться. И потому, как мне ни неприятно, – продолжает Софья Андреевна, – самой вам это писать (я полагалась на вас в этом случае), но я принуждена сказать вам, что аренду вам отказываю… Лев Николаевич сдал мне дела и имения в неограниченное распоряжение, а я не желаю и не могу разорять своих детей и вести дела неразумно». Такой поступок Софьи Андреевны со старым другом ее детей (он был их учителем в конце 70-х годов) вызвал смущение всей семьи, и Сергей Львович поспешил открыто высказать Алексееву свое огорчение по поводу «этого несчастного письма» его матери [248] .
Особенным нерасположением Софьи Андреевны пользовался И. Б. Фейнерман, «молодой человек, еврей, симпатичной наружности, интеллигентный и вполне опростившийся, полный энергии и добрых желаний». По словам П. И. Бирюкова, он «своим радикализмом в опрощении и упорством в крестьянском образе жизни и труде оказывал поддержку стремлениям Льва Николаевича в этом же направлении, являя живой пример приложения к жизни основ его мировоззрения» [249] .
Личная жизнь Фейнермана сложилась очень неудачно. Он поселился в деревне Ясной Поляне, стал помогать бедным крестьянам и, чтобы иметь право на преподавание грамоты, принял православие. Жена, видя, что теперь он не сумеет содержать ее и ребенка в прежнем достатке, потребовала развода. Попечитель округа к преподаванию его не допустил. Присутствие же Фейнермана в Ясной Поляне было так неприятно Софье Андреевне, что она готова была пойти на неблаговидный поступок, и успокоилась только тогда, когда он силою обстоятельств вынужден был покинуть деревню.
По этому поводу Софья Андреевна пишет сестре: «К моему огорчению, Фейнерман опять в Ясной и пишет письма Левочке с большим пафосом. Очень досадно, что опять будут эти Фейнерманы торчать в Ясной. Я думала, что я от них избавлена совсем. Хорошо бы, если б шепнуть новому губернатору или Свербееву [250] , чтоб Фейнермана, как не имеющего определенных занятий и вредного по влиянию на крестьян, выслать на место его родины. Если б не боялась Левочку огорчить, я бы это выхлопотала легко».
Из ее дневника: «Фейнерман опять в Ясной. Он бросил где-то жену беременную с ребенком без средств и пришел жить к нам. Я за семейный принцип, и потому для меня он не человек и хуже животного. Как бы фанатичен он ни был, какие бы мысли и прекрасные слова он ни говорил, – факт оставления им семьи и питанья на счет дающих ему остается несомненен и чудовищен».
Письмо Льва Николаевича Софье Андреевне: «Получил нынче твое доброе письмо, как и ожидал. Одно очень не хорошо: это твое нерасположение к Ф[ейнерману]. Что тебе может мешать человек? И как поставить себя в такое положение, чтобы не уметь обойтись с человеком – обойтись как с человеком, так, как ты найдешь наилучшим? Это что-то обидное и жалкое мне для тебя, что ты имеешь врага. Это ужасно мучительно. А главное, за что ты так обвиняешь его? Зная его близко, его никак нельзя ненавидеть, а можно только жалеть. Жену свою он ужасно любит. И теперь, когда она требует у него развода, и он посылает ей его, и она вместе с тем обещается приехать к нему и не оставлять его, я вижу, как он страдает. Ненавидеть же его нельзя, потому что нельзя же его не назвать добрым человеком? Вообще, думаю, что если ты примешь какие-нибудь внешние меры для его изгнания, ты сделаешь дурно, главное – дурно для себя».
Вскоре Софья Андреевна сообщает сестре «радость, что Фейнерман уезжает на родину, кажется, совсем. Это много нам с тобой облегчит жизнь в Ясной».
В это же время определилось отрицательное отношение Софьи Андреевны к ближайшему другу мужа В. Г. Черткову. Она отмечает в дневнике: «Отношения с Чертковым надо прекратить. Там все ложь и зло, а от этого подальше». «Не люблю я его: не умен, хитер, односторонен и не добр. Лев Николаевич пристрастен к нему за его поклонение».
По поводу своих нападок на единомышленников Льва Николаевича Софья Андреевна однажды пишет мужу: «Я хотела тебе сказать, что если ты иногда встречаешь в моих письмах слишком крайне и зло выраженные мысли и чувства, то я об этом жалею. Но взгляды и мысли мои в основе остаются те же, я от них не могу отделаться, а могу только регулировать выражение их, не огорчать и не оскорблять никого, что и стараюсь и буду стараться делать».