Как гора с горою не сходится,
Гора с горой не сдвигается,
Тако же и добрый молодей Максим
С красной девицей Марией
Не сходился, не сдвигался.
[4]
Я опустила ладони в ледяную воду кадушки. Ох, и хороша была водица. Чиста, прозрачна, свежа.
Капая себе на ноги, дошла до двери и длинной дорожкой вылила набранную воду вдоль деревянного порога. Села на корточки, загребла в две руки земли с песком с утоптанного земляного пола.
Гора на гору глядит,
Ничего не говорит,
Тако же и добрый молодей Максим
С красной девицей Марией
Ничего б не говорили.
Наговор мой не избыть,
Слово-дело не переломить!
Землю ссыпала с двух сторон водяной дорожки. Встряхнула руками, разбрасывая оставшееся на пальцах.
И вдруг боль тяжелым обручем сдавила меня. Безымянный палец на правой руке заломило, кольцо впилось в кожу. Я схватилась за него. Мышцы на левой руке свело резким жгутом. Боль звериным рыком вырвалась из груди, согнула, заставила упасть на колени.
Ручей с ручьем не сходится,
Гора с горой не сбегается,
Лес с лесом не срастается,
Цвет с цветом не слипается,
Трава разливается,
— зашептала быстрым речитативом. Каждое слово отдавалось сумасшедшей вспышкой в голове и во всем теле. Я смотрела на низенькое узкое окошко, запирая его на веки вечные самым страшным арканом. На смерть. Лютую. Жестокую. Соломы набросаю, три свечи зажгу, пробежит мышь, паук соберет паутину, каркнет ворон. Никого не пущу.
От той травы цвет сорву,
С собой возьму,
Выйду на долину,
На большу тропину,
— стонала я, катаясь по земле. Ударилась о печку, повалила лавку. Над головой закачались травы. Дотянуться бы. Опрокинулся котелок, обдавая меня водой. Попав на кольцо, вода зашипела, пошла белой пеной.
Возьму себе землину,
Сяду под лесину,
Выйду во широко поле,
Посмотрю на четыре стороны
И кину, и брошу я во чисто поле,
— орала, перекрывая в себе боль.
Ненавижу! Всех ненавижу! Нежити, выродки. Уничтожу! Никто не уйдет!
Руку безжалостно крючило, пальцы свело. Припадок снова шарахнул меня об белый каменный угол печи. С нее посыпалась солома. С глухим стуком на пол упал нож.
Знакомая вещица! Этот нож мне как-то помог. Поможет и сейчас.
Превозмогая боль, поднялась на колени, попыталась сжать железную рукоятку, но пальцы скрутило судорогой. Нож выпал.
И как гора с горой не сходится,
Так бы и Максим с Машей
Не сходился, не сдвигался,
— провыла я в потолок, не глядя, нащупала нож.
Я разорву эту связь. Очищусь. Никто близко не подойдет.
Стиснула в кулаке холодную рукоять. На секунду показалось, что передо мной проскользнула «березка», что сидит на лавке старик с плеткой. Резко опустила нож вниз, туда, где кипела боль.
Ничего не почувствовала. Только упала, слыша, как вопит и стонет воздух вокруг меня, как раскачиваются стены, как гулко вздыхают перекрытия, как звенит оконное стекло, шелестят травы, с шорохом перекатывается котелок.
Но вот все это стало отдаляться, покрываться дымкой. Боль последний раз стрельнула по телу, заставив вздрогнуть, пнуть опрокинутую лавку. Надо мной склонилось знакомое лицо. Тонкий нос, ровный красивый овал, серые недовольные глаза, морщинка на переносице.
События… Да, я открыла ход новым событиям. И теперь их не избежать. Больно… Как же больно…
Все вокруг стало серо. Это было хорошо. Чернота из моей жизни ушла, оставив после себя бесцветную пустоту. А это лучше, чем разваливающееся на части ничто.
ГЛАВА VI
ОБМАНИ, ОБВЕДИ, ГЛАЗА ЗАКРОЙ
Я еще не успела проснуться, а уже улыбнулась, потому что рядом со мной был знакомый холод. А значит, мы все еще в Медлинге, в нашем большом бестолковом номере, где есть два огромных предмета — кровать и шкаф, остальное кажется лишним. За окном шуршит листьями парк. Так хорошо, так правильно. Наверное, сегодня поедем домой. Я только не могла вспомнить, с кем. В памяти вставал образ — высокий, красивый, но лицо… Лица не было. Только горящие ненавистью черные глаза. Но это было не то.
Шевельнулась. Щеку окарябало что-то. Слишком жесткое для подушки. Холод обхватил тело, словно я лежала в холодильнике. Я уснула, устроившись на Максе? Но почему он тогда такой ровный? И почему под пальцами вместо его гладкой шелковой кожи хрусткий наждак?
Макс! Имя всплыло в памяти и ушло. Сейчас я даже не могла бы сказать, кто это. Файл с таким названием был чист.
Сознание еще цеплялось за образ номера в Медлинге, хотя я уже вспомнила дорогу от аэропорта домой. Вспомнила Олега и насупленного Пашку с саблей в рюкзаке.
Я распахнула глаза, убирая из своего воображения кровать, светлую комнату, вид на парк. Передо мной был земляной пол с втоптанными частичками песка. Левая рука затекла, неудобно подмявшись под бок. Правую я не чувствовала.
В попытке приподняться меня повело в сторону. Это было странное, неостановимое движение. Меня качало, я чувствовала это, но прервать его не могла. Левую руку жгло иголочками онемения. Я все пробовала сесть, но локоть подламывался, и я раз за разом валилась на пол, не чувствуя боли. Тело сковал лед. Он покрыл меня тонким слоем, заморозил мышцы.
Глаза щипало, словно в них насыпали песка. Холодом тянуло из разбитого окна. За ним шуршал дождь. Знакомый родной дождь. Он обволакивал деревья, траву, покрывал изморосью окна, превращал дома в облезлых монстров.
Захотелось протереть глаза. Что-то мешало мне смотреть, от этого приходилось часто моргать. Правая рука не поднялась. В памяти тут же всплыло — безымянный палец болел, в мышцах рождался адский огонь, и мне хотелось избавиться от него, отрезать от себя.
Осмотрелась вокруг. Нож был воткнут в пол. А рука с кольцом… Рука была. Она безвольно лежала вдоль тела, заломив кисть, упиралась в землю. Запястье заметно похудело, обозначив сустав, кожа впилась в кости. Пальцы превратились в узловатые сучки. Я подтянула к себе правую руку, положила на колено. Она высохла. За несколько часов. И только кольцо продолжало держаться, застряв между основанием пальца и суставом.
Хорошее колечко. Надежное. Что-то оно мне напоминало, только я не могла вспомнить, что.
Я потрогала холодный серебряный металл. И чем больше я его касалась, тем явственней проступала горячая боль. Потянула кольцо с пальца. Не поддается. Вроде бы худой палец легко мог отпустить его. Но колечко что-то держало. Пустота вокруг сустава набухала, не давая соскользнуть.